Война иными средствами - Дженнифер М. Харрис

Многие полагают, что условия вхождения на китайский рынок становятся все более суровыми для компаний. Открытие нового бизнеса в Китае, к примеру, связано с преодолением массы формальных процедур, в отличие от других стран Восточной Азии или стран-членов ОЭСР[668]. По словам Керри Брауна, профессора Сиднейского университета, «все чаще транснациональные компании различными мягкими и не слишком мягкими способами вынуждают адаптировать свое поведение к экономическим и политическим потребностям партии»[669].

Китай, без сомнения, располагает привлекательным внутренним рынком, но он сумел трансформировать эту привлекательность в геополитическое влияние сверх разумной оценки ее рыночной стоимости. Такую трансформацию можно объяснить четырьмя факторами. Пекин осуществляет относительно строгий контроль за доступом на свой внутренний рынок. Большинство западных стран защищается от потенциальных инвестиций по соображениям национальной безопасности, тогда как Китай использует гораздо более жесткий контроль, оценивая пользу каждой конкретной инвестиции, закрывая целые отрасли для иностранных инвесторов и устанавливая для других отраслей цену входа (от учреждения «навязанных» совместных предприятий с китайскими государственными компаниями до обязательной передачи технологий). По этой причине обязательства Китая отказаться от такого рода оценок в ходе американо-китайских переговоров по двустороннему инвестиционному соглашению стали бы важнейшим прорывом. Но переговоры, нередко прерывавшиеся после их начала в 2008 году, сегодня вновь приостановлены, и многие наблюдатели полагают, что пройдет немало лет, прежде чем будет достигнуто соглашение[670].

Когда дело касается «исходящих» глобальных инвестиций, никакое другое правительство не имеет в своем распоряжении больше оборотных средств и каналов инвестирования, чем правительство КНР. Многие из этих инструментов являются новыми – по сути, по масштабам использования или по обеим характеристикам – и получают исключительное (или почти исключительное) применение в Китае. Приведем несколько примеров. Валютные резервы КНР составляют около 3,66 триллиона долларов США, значительная часть этих средств находится в управлении Государственной корпорации валютных активов (ГКВА) и Китайской инвестиционной корпорации (КИК), ведущего суверенного фонда страны[671]. Крупнейшие госпредприятия КНР – многие из них являются игроками на мировом рынке и входят в список «Форчун 500» – осуществляют крупные покупки и зарубежные инвестиции по указаниям китайского правительства, чаще всего преследуя геополитические цели. ГКВА открыто увязывает свои инвестиционные решения с желанием дезавуировать Тайвань[672]. Прямые китайские инвестиции в Африку тоже опираются на признание «единого Китая» в интерпретации Пекина[673]. (Яркий пример голосования Африканского Союза по свержению Каддафи и континентальных инвестиций в Ливию показывает, что подобные геоэкономические технологии не ограничиваются только Китаем.)

Возвращаясь к вопросу, обсуждавшемуся в главе 2, отметим, что это влияние не является однонаправленным. Существенные стратегические инвестиции Китая по всему африканскому континенту, нередко адресованные слабым и недемократическим государствам, оказывают воздействие на внешнюю политику Пекина и на восприятие КНР своих предполагаемых национальных интересов[674]. Несмотря на неоднократное декларирование приверженности политике невмешательства, КНР регулярно втягивается во внутриполитические процессы ряда африканских стран-получателей китайских инвестиций. Например, китайская государственная национальная нефтяная компания приобрела доступ к суданским нефтяным месторождениям в 1995 году; к 1999 году китайские инвестиции успешно превратили Судан в экспортера нефти. Вскоре после этого деятельность китайцев в Судане сыграла немалую роль в частичном провале введенных США санкций[675]. Если взять недавний пример, Пекин признал политическую реальность «двух Суданов» и оказал существенное давление на Хартум для урегулирования споров о месторождениях между Севером и Югом и внедрения временных механизмов финансирования[676].

Порой подобный подход порождает «укрепляющую динамику», вынуждая Пекин демонстрировать свои геополитические «мускулы» для защиты инвестиций. В Зимбабве Китай выказал готовность защищать свои инвестиции посредством использования права вето в Совете безопасности ООН. В 2008 году резолюцию о введении эмбарго на поставки оружия, а также о финансовых и визовых ограничениях в отношении президента Зимбабве Мугабе и других руководителей страны, поддержали девять членов ООН, однако Россия и Китай наложили на нее вето[677]. До президентских выборов в Зимбабве в 2011 году Китай выплатил ровно 3 миллиарда долларов за монопольный доступ к обширным залежам платины, причем контракт оценивается в 40 миллиардов долларов. Заголовок газеты «Зимбабве мэйл» гласил, что геоэкономическое влияние Китая на Хараре превращает Зимбабве в «полноценную китайскую колонию»[678]. Недавно, весной 2014 года, китайская НОАК выделила 4,2 миллиона долларов на финансирование ряда проектов зимбабвийской армии, то есть солдат Мугабе, включая подготовку бойцов и приобретение снаряжения[679]. Изоляция правительства Мугабе сохраняется, государственный долг Зимбабве превышает 7 миллиардов долларов, поэтому китайские инвестиции являются важнейшим фактором сохранения правящего режима[680].