Война иными средствами - Дженнифер М. Харрис

В отличие от других областей государственного управления, при оценке эффективности геоэкономических действий налицо вызывающая удивление тенденция отрицать формы, скажем так, частичного вмешательства. Разумеется, Россия в 2015 году не слишком преуспела в своем стремлении защититься от санкций США и ЕС через попытки подкупить некоторые финансово неустойчивые страны ЕС (так называемые слабые звенья в «санкционной коалиции» США и Евросоюза). Но вряд ли российские лидеры просто «стреляли себе в ноги и тратили деньги впустую»[649]. Своевременные «реверансы» Кремля и прямая финансовая поддержка Греции, Кипра и Венгрии, если упомянуть лишь несколько примеров, обеспечили России ряд важных геополитических побед, привели к увеличению стоимости санкций для США и стран-лидеров ЕС, похоронили надежды США на ужесточение санкций в отношении Москвы и, в конечном счете, изрядно осложнили реализацию задачи по сохранению целостности еврозоны, а внимание Европы сфокусировалось на внутренних вопросах.

Так или иначе, из того факта, что разные страны добиваются различных результатов при использовании геоэкономических инструментов, не обязательно следует, что впредь они будут отказываться даже от заведомо обреченных попыток. Отсюда, в свою очередь, возникает более важный момент: даже когда государства пытаются применять геоэкономические методы и терпят частичную или полную неудачу, результаты и сопутствующий ущерб этих действий могут иметь реальные, дестабилизирующие последствия для конкретной ситуации.

Рассмотрим внешнюю политику Катара практически на всем протяжении периода после «арабской весны». По мере распространения революций Катар начал расходовать колоссальные суммы (и привлекать множество диковинных союзников) в качестве стратегии выживания. «Они хотели поддержать победителей», по выражению одного ближневосточного чиновника[650]. Катарские официальные лица не скрывали своих мотивов. В ответ на вопрос, сколько Катар потратил на ливийскую революцию, премьер-министр Катара ответил: «Много. Это стоило нам очень много»[651].

Но результаты действий Катара – выделение миллиардов долларов на поддержку повстанцев в Ливии и в Сирии (с частичной оплатой содержания), примерно 8 миллиардов долларов помощи режиму Мурси и «Братьев-мусульман» в Египте, 400 миллионов долларов ХАМАС (в решающий момент, когда ХАМАС начала отдаляться от Тегерана и Дамаска вследствие конфликта в Сирии) – показывают, что Доха мало чего добилась, по крайней мере, с точки зрения желаемых итогов. Зато нет недостатка в непредвиденных и бесполезных последствиях. На самом деле в этом регионе, где редко встретишь согласие, почти все выражают мнение, что Катар сыграл важную роль в дестабилизации едва ли не каждой проблемной ситуации и в нарастании исламского радикализма и джихадизма[652]. «Результаты варьируются от плохих до катастрофических в тех странах, которые являлись получателями катарской помощи», – подытоживает журналист из зоны Персидского залива Элизабет Дикинсон[653].

Говорят, что нет худа без добра; в данном случае стоит признать, что вмешательство Катара стало поводом к объединению других стран Персидского залива: они обратились за поддержкой к Вашингтону и пригрозили исключить Катар из своих рядов, если Доха не ограничит собственный «внешнеполитический авантюризм». В августе 2014 года соседние ОАЭ взяли ситуацию с катарским вмешательством под свой контроль и, посредством американских военных самолетов с баз в Египте, нанесли несколько авиаударов по финансируемым Катаром исламистам в Ливии[654].

Вероятно, наиболее тревожным показался рано выявленный факт финансирования Катаром, а также Кувейтом (и, возможно, в меньшей степени, Саудовской Аравией), наиболее экстремистских группировок сирийских боевиков – группировок, которые, после ряда слияний и поглощений, в конце концов составили «Исламское государство Ирак и Аль-Шама», то есть ИГИЛ. Пресса сообщала, что в разгар насилия в Сирии катарские предприниматели вдруг оказывались «дистанционными» вожаками бригад сирийских повстанцев. Поток просителей, прибывавших в Доху ради контактов с правительством Катара по поводу финансовой поддержки, был настолько стабильным, что шансы конкретного «посольства» на успех стало возможным предугадать на основании того, в каком из пятизвездочных отелей Дохи это «посольство» размещали. Элизабет Дикинсон вспоминала, что «фаворитами были „Фор Сизонс“ и „Ритц-Карлтон“; лидер ХАМАС Халед Машаль остановился в первом, сирийская оппозиция – в последнем. Отель „W“, шикарный новичок, в основном служит приютом европейским делегациям, жаждавшим инвестиций и природного газа»[655].

Обеспокоенный стремительным возвышением и жестокостью ИГИЛ, Катар начал «отступление» в 2014 году, пусть и вследствие сильного давления со стороны других стран Персидского залива и Запада. Но было уже слишком поздно. «Вооруженные награбленным имуществом иракской армии, боевики [ИГИЛ] избавились от зависимости от своих покровителей в приобретении снайперских винтовок», как сформулировал один наблюдатель[656]. Реальные доказательства найти крайне сложно, однако можно предположить, что удивительно быстрый «взлет» ИГИЛ и череда операций, которые поставили под угрозу весь регион и даже Запад, почти наверняка не состоялись бы (во всяком случае, не в таких масштабах) без начального финансирования экстремистских группировок со стороны Катара и Кувейта[657].

Печальный опыт Катара и Кувейта – лишь недавний образчик того, какими катастрофическими последствиями могут оборачиваться геоэкономические действия, которые не только проваливаются, но и порождают новые проблемы. Снова рассмотрим финансовую помощь Кипру: эта ситуация была в значительной степени вызвана и позднее осложнилась геоэкономическими действиями России, пускай даже в итоге победа осталась за ЕС. (Зато два года спустя Кремль получил доступ в крупнейший порт Кипра для российских военных кораблей, а также поддержку Никосии против новых санкций США и Евросоюза в отношении России в обмен на кредит размером 2,5 миллиарда долларов на выгодных условиях[658].) Можно вспомнить и дипломатические игры с некоторыми африканскими соседями Ливии после свержения Каддафи – вынужденные учитывать экономическое принуждение ливийского режима, многие из этих государств голосовали против действий ООН и Африканского Союза по отстранению Каддафи от власти, и это обстоятельство не могло не сказаться на отношениях с новым ливийским правительством.