Любовь властелина - Альберт Коэн

Воцарилось молчание, и бедный смельчак почувствовал, что босса не очень-то впечатлила идея его романа. Он схватил стакан, поднес его к губам, заметил, что тот пуст, вновь поставил стакан на стол.

— По правде говоря, я еще не окончательно определился с идеей. Может быть, я в конце концов приду к более классической форме. Я вообще-то еще думал о романе про Дон-Жуана, меня очень привлекал этот персонаж, завораживал, я даже был в какой-то степени одержим им. — Он бросил взгляд на Солаля, проверяя его реакцию. — Но в конце концов, больше всего меня, конечно, интересует моя работа в отделе мандатов, это действительно увлекательная работа.

— Роман о Дон-Жуане? Отлично, Адриан.

Молодой чиновник вздрогнул. Его назвали по имени! На этот раз — в точку! Личная дружба!

— Я много об этом думаю, у меня уже немало записей, — с жаром сказал будущий романист, охваченный энтузиазмом от внезапно обнаружившегося величия его замысла.

Да, в самую точку! Он почувствовал, как на горизонте замаячила фотография с надписью на память. Ничего сейчас не говорить, нужно подождать вопроса. Босс пока размышляет о Дон-Жуане, собирается задать ему вопрос, он чувствует это. Быть ему советником, не сразу, конечно, не сейчас. Может, на следующий год. В ожидании этого всерьез заняться Дон-Жуаном, раз уж босс им интересуется. По возвращении из командировки набросать несколько глав и подсунуть ему. Это создаст предпосылки для дружеских бесед, даже для споров, каждый будет защищать свою точку зрения. Ну уж нет, милый друг, все совершенно не так, я не согласен, это абсолютно не в характере Дон-Жуана. В общем, личная дружба. В целом он неплохо провел встречу, если посмотреть.

— Расскажите о вашем Дон-Жуане, — сказал наконец Солаль и взял сигарету, а Адриан — вжжик, поджег в тот же миг. — Что он будет делать в вашем романе?

— Ну как же, будет соблазнять, — сказал Адриан с лукавым видом и тут же поздравил себя с блестящим ответом. — (Но, может, это слишком кратко? Добавить какие-нибудь черты, характеризующие Дон-Жуана? Элегантный, остроумный, циничный? Но это, возможно, не совпадает с образом, который сложился в голове у зама генсека? И не покажется ли его ответ слишком нахальным?) — Естественно, месье, если вы захотите дать мне какой-нибудь совет, я буду вам очень признателен. Например, подсказать какие-нибудь черты характера, которые кажутся вам существенными.

Солаль улыбнулся бедняге, который лезет из кожи вон, чтобы ему понравиться. Ну-с, бросим собачке косточку.

— Вы его наделили изначальным презрением?

— Я бы сказал, нет, скорее нет, — ответил Адриан. — Он приготовился было спросить: «А что вы подразумеваете под изначальным презрением?» Но этот вопрос показался ему слишком развязным, и он выбрал менее резкую формулировку. — Изначальное презрение — что за этим стоит, если быть точным? — спросил он сладким голосом, дабы в его тоне не прозвучало ни единой неуважительной нотки.

— С какой бы достойной и добродетельной женщиной он ни познакомился, Дон-Жуан не испытывает к ней ни малейшего почтения, — начал Солаль.

Он остановился и нацелил свой нос на Адриана, который, в свою очередь, изобразил увлеченного слушателя. Он вытянул шею, чтобы ловчей ухватывать перлы красноречия, его взгляд неотрывно следил за говорившим из-под полуприкрытых век: так он изображал, как будто исключительно сосредоточен и ловит каждое слово; он поддерживал рукой подбородок, чтобы изобразить задумчивость, он интеллектуально скрестил ноги, его лицо постарело от избытка внимания, все в нем от почтительного изгиба спины до мысков ботинок выражало напряженное внимание, страстное ожидание, убежденность во взаимопонимании, готовность одобрить и предвосхищение пира духа, сопряженного с административной нежной преданностью.

— Ни малейшего почтения, — продолжал Солаль, — поскольку он знает, что, стоит ему захотеть, увы, эта приличная и благопристойная дама станет его добычей и начнет бить задом и скакать в постели подобно карпу. А почему Дон-Жуан это знает? — спросил он Адриана, который слушал с проницательным и понимающим видом, но воздерживался от ответа. — Ладно, хватит. Это слишком ужасно и, собственно говоря, абсолютно неинтересно.

Адриан прочистил горло несколько раз подряд, чтобы разогнать смущение. Бить задом и скакать подобно карпу! Босс что-то слишком крепко загнул. Видимо, шампанское ударило в голову.

— Очень интересно, — сказал он наконец, изо всех сил пытаясь придать взгляду сверкание и пылкость. — Очень, и вправду очень, — добавил он в тщетных попытках найти какую-нибудь другую мотивацию для одобрения. — Эти замечания, которые вы изволили сделать, для меня они просто бесценны.

Он хотел сказать, что принимает их с живейшей благодарностью, данная формулировка впечаталась в его душу, поскольку она бессменно венчала все его ответы на бумаги со статистическими данными, приходившие из Министерства колоний, которые всегда квалифицировались как «очень интересные» в служебных записках и которые немедленно бывали им зарыты на его маленьком кладбище. Эти статистические данные, как правило, были неточны и содержали грубые арифметические ошибки в вычислениях.

— Абсолютно неинтересно, — повторил Солаль. — А потом, зачем нужны женщины? Затем, что у них есть груди? Но они вечно висят, сплошная подделка. В журналах всегда рекламируют эти приспособления, сосценосцы или как их там, эти штуки?

— Они называются лифчики или бюстгалтеры.

— И все их носят! Это какое-то злоупотребление доверием. Что вы об этом думаете, Адриан?

— Ну вот, я хотел бы сказать, что, значит……

— Вот я тоже так думаю, — прервал его Солаль. — А потом, они выглядят такими жалкими с их идиотскими шляпками, и так они смешно подпрыгивают на высоких каблуках, и смешны их объемистые зады, и так противно их оживление, когда они говорят о тряпках! «Представь себе, она заказала английский костюм у портнихи! Какой кошмар, мне за нее было стыдно! Костюм — это такая сложная работа, особенно пиджак, это мужская работа, ясно ведь, портнихи же шить толком не умеют, застрочат все складки!» А если ты осмелишься хоть немного покритиковать ее новое платье, она становится агрессивной, ты теперь ее враг, она смотрит на тебя с ненавистью, или же она впадает в манию преследования и хочет покончить с собой. Итак — больше никаких женщин, они мне больше не нужны! А еще эта необходимость лежать рядом с ними, после того что Михаэль называет обычным делом, а они нежно воркуют и гладят тебе плечико, они всегда так делают после этого, такая у них мания, и они ждут кусочек сахара от дрессировщика в награду, чтобы ты им говорил всякие благодарственные красивости и как все было божественно. Вполне могли бы оставить меня переживать мой позор в одиночестве. Итак — больше никаких женщин! Надо вырвать мне все зубы, тогда они больше меня не захотят, вот и выход из положения! Увы, ничего не сделаешь, она меня преследует, — простонал он, потягиваясь. — Адриан, добрый мой Адриан, подкрепи меня вином, освежи меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Нет, не от любви, но она меня преследует. — (Обрадованный нежданным «тыканьем», но при этом обескураженный вином и яблоками, молодой чиновник постарался изобразить понимание и сочувствие.) — Скажи, Адриан, можно называть тебя на «ты»?