Карта нашей любви - Изабель Брум

– Я не говорю, что ты должна простить его, – сказала Клара. – Но ты должна знать, что ты важна для него. Его чувства были искренними – он постоянно о тебе думает.

Холли уже собиралась возразить, но в этот момент появилась «Клипборд» и рявкнула Кларе, что ей надо шевелиться и закончить прическу и макияж. Показ начинался меньше чем через час. Состроив извиняющуюся гримасу и пообещав, что они продолжат позже, Клара умчалась.

Когда Холли вышла из самолета на теплый утренний воздух, она поняла, что приняла правильное решение. Жара обступила ее, словно обняв при встрече, когда она спускалась по металлическому трапу, и на взлетном поле она побежала вприпрыжку, вместо того, чтобы пойти в ожидающий автобус. Она чувствовала, как все ее чувства возродились к жизни, когда вдохнула пыльный воздух и посмотрела на горы вдалеке. Было что-то стабильное и жизнеутверждающее в том, что они до сих пор здесь, такие же, какими она их запомнила. Она узнала аромат цитрусов в воздухе и закрыла глаза от удовольствия – это был запах дома.

Она думала, что все в Лондоне будут противиться ее решению оставить жизнь, которую она так старательно выстраивала последние месяцы, но она сильно ошибалась. Айви взяла ее за руку и сказала идти до конца, а Элиана просто сказала «давно пора, бестолковая ты овца». Холли сказала обеим одно и то же – что она могла остаться в Лондоне и сделать работу своей жизнью, но она поняла, что ей все время чего-то не хватает. Закинф забрался ей под кожу, и она понимала, что беспокойство в сердце продолжит мучить ее, пока она не вернется.

Здесь жила ее семья, и она хотела, чтобы ее жизнь проходила рядом с папой и сестрой, возможно, со временем даже рядом с мачехой. Она хотела видеть их каждый день, наблюдать, как растет Мария, научить ее шить. Она хотела просыпаться, глядя на задний двор, и вдыхать теплый воздух с ароматом инжира, она хотела смотреть в зеркало и радоваться тому, что видит. Закинф был единственным местом, где она могла это делать. И, конечно, она хотела помириться с Эйданом.

Все так просто – она принадлежала этому месту, что поняла совершенно очевидно, пока дожидалась свой чемодан в аэропорту.

Вместо того чтобы взять такси до дома в Литакии, Холли попросила разговорчивого грека отвезти ее в центр Закинфа. Они с Деннисом договорились позавтракать и выпить кофе на площади, а он пообещал ей в сообщении на своем неуклюжем английском «особай суприз». Когда они проехали отели, сувенирные лавки, рестораны и низкорослые поля, усыпанные оливковыми деревьями, Холли почувствовала, как остатки ее лондонского напряжения выветриваются. Она даже рассмеялась, когда они остановились на светофоре, чтобы пропустить отвязанного козла, опасно пробегавшего трусцой дорогу.

Она думала, что предстоящая встреча с отцом немного испугает ее, но, когда подъехала к городу, почувствовала, что испытывает единственное чувство – радость. Теперь, когда она приехала, она не могла понять, почему так долго ждала. Чего она на самом деле боялась? Хорошо, наверное, она услышит больше о своей матери, и, вероятно, расстроится, но теперь нет ничего такого, с чем бы она не могла справиться. Возвращение на Закинф сделало ее сильнее, словно горы на горизонте были ее личными охранниками, а черепахи на пляже – ее маленькой армией солдат.

Площадь Соломоса находилась всего в одной улице от побережья. С одной стороны от нее расположились сады, с другой – музей. В центре площади на прохожих взирала с внушительного пьедестала статуя греческого поэта Соломоса, вокруг нее пестрело множество маленьких кофеен.

В прошлый раз, когда Холли видела отца, он полулежал на больничной кровати, выглядел измученным и очень бледным. Тогда он казался неправдоподобно маленьким и слабым, поэтому сейчас она приятно удивилась, когда он вышел из тени деревьев на площади и от души крепко обнял ее.

– Моя девочка. – Он улыбнулся и сделал шаг назад. – Ты здесь. – Его щеки порозовели, когда он улыбнулся, и Холли заметила на его лице свежие следы от недавнего бритья. Он был одет в синюю рубашку, заправленную в льняные шорты, и держал в руках бутылку воды. Между ними повисла короткая пауза, когда оба молчали, погруженные в тишину и удовольствие снова видеть друг друга. Неожиданно Холли поймала себя на том, что стесняется, словно не было тех долгих и оживленных разговоров в течение нескольких месяцев. Она знала, как разговаривать с этим человеком, но, встретившись с ним сейчас, высоким и сильным, стоящим прямо перед ней, она почувствовала робость.

Деннис смотрел на нее со смесью обожания и трепета, и она гадала, видит ли он в ней черты матери. Именно с этим она боролась, когда была моложе, – с тем, как мало она походила на Дженни. Там, где она была округлой и смуглой, мать была угловатой и бледной. В совсем раннем детстве, до того, как мать погрязла в алкоголизме, Холли всегда думала, что мама – самая красивая женщина на свете, и всегда очень огорчалась, что совсем на нее не похожа. Здесь же, стоя напротив Денниса, ей стало понятно, чьи гены возобладали. Никто не смог бы поспорить, что Холли его дочь.

– Ты готова к сюрпризу? – спросил он ее, все еще широко улыбаясь.

– Кто знает. – Она игриво подняла бровь. – Что это?

Деннис рассмеялся и показал ей на пристань за спиной.

– Мы поплывем на моей лодке, – заявил он. – Я хочу рассказать тебе историю, и нет лучше места, чтобы ее выслушать, чем на воде.

Холли посмотрела в его глаза, такие же, как у нее, и увидела, как они блестят.

– Показывай дорогу.

Деннис Маниатис всегда любил женщин. Мать души в нем не чаяла, как и пять старших сестер. Он вырос окруженный женщинами, всегда готовыми прижать его к своей груди, и ему нравилось положение золотого мальчика в семье.

Деннис-старший, недовольный тем, каким не по возрасту развитым и самовлюбленным становился его подросток-сын, начал брать его на рыбалку каждые выходные, заставляя работать, пока руки не истекали кровью, а пот лил по лицу градом. Деннис злился, что не может отдыхать на пляже вместе с друзьями, но был слишком горд, чтобы показать это, поэтому сжимал зубы и делал то, что ему говорили.

Через какое-то время он даже стал ждать этих выходов в море. Они с отцом стали ближе, и Деннис был абсолютно раздавлен, когда отец внезапно умер от редкого вируса, давшего осложнение на сердце.

Несмотря на то что отцу уже исполнилось почти семьдесят, он всегда оставался спортивным и здоровым, в волосах и бороде поблескивали лишь отдельные седые волоски. Он всегда казался неуязвимым, и его смерть ввергла Денниса в глубокую депрессию. Вдобавок ему было больно смотреть на горе матери. Гораздо моложе своего мужа, Мария Маниатис продолжала носить траур и, казалось, целиком ушла внутрь своего горя. Деннис с нарастающим отчаянием видел, как его жизнерадостная и активная мать начинает словно сжиматься и таять на глазах. Дочери делали все возможное, чтобы поддержать Марию, но Деннис теперь оставался единственным мужчиной в семье и относился к этому очень серьезно.

Пока его друзья пили пиво на пляже и заводили романы с отдыхающими все лето напролет, девятнадцатилетний Деннис одолжил денег у двух братьев матери, чтобы купить небольшой участок земли в Лаганасе и построить на ней маленький ресторанчик. Его друзья подшучивали над ним, мать волновалась за него, а владельцы баров по соседству открыто смеялись над его новаторскими идеями, однако к концу первого сезона Деннис выплатил почти половину долга.