Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

твоего друга откровенно пускает на тебя слюни, подкармливая меня испорченными пирожными? Вижу, для тебя ее намерения ни разу не новость.

— А ты ревнуешь.

Он так доволен собой, что я внезапно понимаю - вся эта поездка была именно для вот этого, чтобы ткнуть меня носом во все то дерьмо, которое он творил, пока я была на свободе. Правда думает, что это должно меня задевать?

Вовремя останавливаю себя от желания выплюнуть в его довольную рожу все свое безразличие.

Вместо этого кое-как изображаю злость.

Пусть думает, что мне действительно не все равно, в кого, как и когда он совал свой член, ведь именно этого он и хочет. Может быть, осознание того, что он может причинять мне моральные страдания, удержат его от физических?

Даже страшно представить, что будет с ребенком, если Олег однажды озвереет и пустит в ход кулаки и ремень и сделает все то, о чем мне так воодушевленно рассказала Рита.

— Я не трахал ее, - милостиво сознается Олег и, врубив «славного парня», поглаживает меня по щеке тыльной стороной ладони. - Хотя она очень выпрашивала. И зад выставляла как течная сука.

— Сделай одолжение - избавь меня от подробностей, - огрызаюсь я.

И с облечением сбегаю наверх, придумывая новый план поведения.

Глава тридцать третья: Меркурий

Глава тридцать третья: Меркурий

Каждую ночь мне снятся вязкие тяжелые сны, после которых просыпаюсь с ощущением, что долго-долго куда-то шел, к чему-то стремился, но добраться так и не смог. И это пиздец, как погано, потому что я до сих пор остаюсь с коровьей лепешкой в голове вместо мозга. Ну, то есть я вполне себе соображаю, решая самые насущные дела, но хоть убей не могу вспомнить, что и кто меня ждет там, откуда я приехал. Я не очень-то помню, откуда я приехал. Судя по обгорелому пропуску журналиста и остатков билет на пароход, что мне выдали, как невероятное чудо после того взрыва, под который я попал, у меня должно бы сложиться впечатление, что приехал я из Ирландии.

Охренеть! Только почему я себя даже близко ирландцем не чувствую?

И почему имя Аерин О’Нил кажется мне полнейшей хренью?

Момент самого взрыва и предшествующих ему событий я так же не помню. Но это, в целом, ожидаемо. Мою голову изрядно перемесило – так, что даже пришлось делать трепанацию черепа. Хрен знает, как они умудрились провести ее чуть ли не на коленке, ни имея в распоряжении ни нормального оборудования, ни инструментов. Но смогли. После чего я отправился в кому, где и пробыл семь сраных недель.

— You will remember everything, - с уверенной улыбкой говорит мой лечащий врач. - Take your time.

А я каждое утро тупо сижу и пытаюсь выудить из раздробленной памяти хотя бы часть того, что видел во все. Потому что видел там что-то очень важное. Или кого-то. Но все, что удается достать – звуки выстрелов и какие-то крики.

За относительное благо долгого бессознательного состояния можно посчитать то, что к моменту выхода из комы мое тело физически полностью восстановилось. В смысле многочисленных переломов и рассечений после взрыва. То есть у меня нет необходимости шастать в гипсе. Правда, особенно шастать не получается и без гипса, потому что чтобы просто встать, мне сначала надо несколько минут посидеть, в противном случае редкий перепад давления или чего-то там еще напрочь сносит мне крышу, отчего пару раз я уже грохался мордой вниз.

Но все же с каждым днем я чувствую себя лучше и лучше. Чуть меньше отдыха, чуть меньше подготовки, чтобы встать, чуть больше пройтись, чуть больше нагрузки. Я точно знаю, что прежде мое тело любило нагрузку, что руки-спички – это вообще не мое состояние, что в быстром темпе пробежать несколько километров – это абсолютно нормально и не напряжно. И потихоньку-понемногу тело начинает оживать. Правда, со скудным больничным питанием рассчитывать на вменяемый прилив сил не приходится от слова «вообще».

Кстати, врач уже ненавязчиво предлагал дополнительные услуги за плату. Не отдельную палату, само собой, но усиленное питание и чуть более внимательный уход, хрен знает, что он под этим понимает. И я бы с радость, только денег у меня нет. Была кое-какая наличность, но по словам все того же врача вся она ушла на мою операцию. И даже не хватило.

Я понятия не имею, сколько у меня с собой было. Но хорошо, что было. В противном случае вряд ли бы я до сих пор коптил это небо. Очень жаркое и душное небо, надо сказать, непривычное для меня, но, в то же время, я точно вполне адоптирован к этому климату.

Самым разумным было бы обратиться в посольство собственной страны, но я медлю и сам не могу объяснить для себя причину этого промедления. С одной стороны, тогда бы появилась возможность перевестись в более серьезную больницу, если здесь такая вообще имеется. С другой стороны, пока что я вообще не транспортабельный, как бы ни не хотелось это признавать. Да, я пытаюсь ходить – и у меня уже получается сделать это, не облокачиваясь о стену, но сколько-нибудь резкое движение головой – и тут же сраное головокружение и тошнота.

Один раз уговорил доктора вызвать мне местное такси и свозить на место взрыва. Подумал, что там смогу что-то вспомнить. Не сразу, но уговорить удалось, примерно через неделю после того, как пришел в себя. К тому времени хотя бы мог самостоятельно держаться на ногах. И что же? Такси не проехало и сотни метров, как меня вывернуло в окно. Хорошо, то было раскрыто. А после я сидел мокрый и липкий из-за пробившего меня холодного пота. Медицинская сестра, что доктор отрядил присматривать за мной, наотрез отказалась продолжать дорогу – так и развернулись, приехали обратно.

Но дело все равно не столько в собственном хреновом состоянии, дело в опасении. В конце концов, в представительство можно просто позвонить. Не знаю, откуда во мне это странное чувство недоверия к окружающим, но оно столь отчетливо и так сильно довлеет надо мной, что рискую довериться ему.

Несколько раз за окном, в глубине города, слышал звуки перестрелок. И абсолютно четко понимал, что для меня эти звуки – норма. А что еще интереснее – я знаю, как далеко происходит разборка, сколько стволов принимает в ней участие, а также наименование и