Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

иногда смотрит на меня с умилением, иногда с подчеркнутым пренебрежением, но при этом ведет себя подчеркнуто ласково, ни на минуту не давая повода усомниться в том, что все это у нас показное.

Но во всей этой показухе и игре в «счастливое воссоединение» есть один огромный плюс - свежий воздух положительно действует на мое самочувствие. Здесь, вдалеке от города, даже морозный декабрьский воздух ощущается на языке какой-то утонченной сладостью, и я жадно глотаю его, чтобы надышаться впрок.

Много гуляю, пользуясь тем, что тошнота и плохое самочувствие впервые за все эти недели отступают, и можно спокойно дышать полной грудью. Олег, к счастью, не ходит за мной следом. Отчасти, потому что постоянная слежка не очень хорошо скажется на образе нашего милого, вспыхнувшего с новой силой счастья, отчасти, потому что отсюда мне все равно некуда бежать - поселок абсолютно закрытый, сюда не заезжают случайные машины, и до трассы пешком минут тридцать. Даже если бы я настолько сошла с ума, чтобы бежать безоглядно в снег и в мороз, без денег и телефона, Олег запросто меня догонит. Единственное, чего я таким образом добьюсь - дам ему повод не выполнять наш договор и, возможно, окажусь в больнице со сломанным носом или трещинами в ребрах.

И с выкидышем.

Оглядываюсь, убеждаюсь, что отошла достаточно далеко от дома, провожу ладонью по низу живота, но быстро себя одергиваю и возвращаюсь.

Захожу внутрь теплой кухни, где - слава богу! - приятно пахнет чаем с бергамотом и лимоном. Марина как раз выставляет на винтажный поднос красивые чашки из фарфорового сервиза. Вчера весь вечер рассказывала, что это наследство бабушки Алексея, и тыкала пальцем в клейма мастера на обратно стороне.

— Можно? - Я протягиваю руки к чашке, которую она собиралась ставит последней.

Марина улыбается, наливает в нее чай из заварника с витиеватой крышечкой из того же набора. Ставит передо мной и подвигает ближе корзинку с профитролями. После небольших колебаний беру один, откусываю и с радостью чувствую незамутненную тошнотой сливочно-кокосовую начинку.

— Очень вкусно, - хвалю Марину. - Спасибо большое.

— Это из ресторана, - легко и небрежно признается она. - Я только в микроволновку запихнула на минуту, чтобы казались теплыми. Готовить я умею только чай.

— Чай тоже ничего, - пытаюсь выглядеть дружелюбной.

— Я бы тоже от него свалила, если бы узнала, что он таскается с той драной шлюхой.

Марина так резко меняет тему разговора, что мне нужно время сообразить - это она уже не о выпечке и заварных пирожных, а о моем муже.

— Видела их вместе, - даже не пытаясь понизить голос, продолжает Марина, хотя я даже отсюда слышу чьи-то шаги в коридоре. - Хотя, конечно, она в шикарных тряпках и на руке «гвоздь», но, как говорится, можно вывезти бабу из колхоза, но колхоз из бабы вывезти невозможно.

— Я не очень понимаю… - Мне тяжело изображать растерянность, особенно после недавней встречи с Ритой. После ее откровений никакая правда Марины уже не может звучать шокирующе.

Видимо, у меня получается удачно, раз Марина смотрит на меня с откровенной жалостью. Но все-таки расшифровывает:

— Он с Викторией таскается. Бывшей бабой Макса. Кстати, - она задумчиво откусывает край пирожного, морщится и кладет его рядом на стол, - странно, что его нет. Обычно Олег всегда приглашает его на такие посиделки. И так скука смертная, так еще и не на чей симпатичный зад попялиться.

С момента приезда сюда я только то и делала, что каждую секунду тренировала характер и давила желание показать им всем, как они мне омерзительны и противны, потому что эти люди целиком и полностью из мира Олега. В моей реальности с нормальными, пусть и странными проявлениями любви и радости такие бы просто не выжили.

Но слова Марины буквально за секунду превращают мои мысли в вязкое, скользкое месиво из злости, паники, боли и воспоминаний о ежедневных кошмарах, в которых Меркурий возвращается в мою жизнь… в цинковом гробу обугленным, бесформенным, абсолютно не похожим на останки человеческого тела куском мяса.

— Я ничего не знала, - говорю сквозь нервно сжатые губы еле способным шевелиться языком.

— Да ладно. - Марина вполне искренне вытаращивает глаза, а потом, как будто ее вдруг заели угрызения совести, еще ближе подталкивает тарелку с профитролями.

Замечаю, что у нее подрагивают пальцы, когда ни с того ни с сего наваливает себе в чашку несколько ложек сахара с горкой, размешивает так старательно, что ложка беспощадно гремит о стенки винтажной чашки, а чай расплескивается на блюдце.

— Ты что, правда ничего не знаешь? - Она продолжает искать оправдание своей болтливости вместо того, чтобы хотя бы попытаться извиниться или, на крайний случай, увести разговор в безопасное русло. - Все знают, что Олег… он… ну…

— Заводит любовниц? - предлагаю свою версию названия тому, что Марина никак не может произнести вслух.

— Ага, - неловко соглашается она и снова громыхает чайной ложкой.

В конце концов, этот звук так меня утомляет, что я усилием воли перехватываю ее руку и заставляю положить проклятую ложку на край стола.

— Слушай, я правда думала, что ты в курсе. Это же у них типа норма - иногда заводить свежих девок и жарить их для тонуса и здоровья.

Она нарочно говорит обобщенно, чтобы гнусное поведение Олега казалось не таким уж и гнусным на фоне общей температуры по больнице. Типа, если все его друзья ходят «налево», измена автоматически превращается в такое же обыденное событие, как посещение спортзала и бильярдной.

— Но Виктория… - Марина снова выпучивает глаза. Несмотря на то, что уже и так наболтала лишнего, ей все равно зудит покопаться в чужом грязном белье. Как будто их с Машей мужьям автоматически прощаются их загулы с эскортницами или клубными «давалками», а вот поступок Олега - настоящая жесть. - Слушай, на твоем месте…

— … но ты не на моем месте, - перебиваю я и подчеркнуто холодно насыпаю ей в чашку еще пару ложек сахара. Наверное, теперь этот концентрат можно смело использовать вместо бетона для кладки кирпичей. - Или претендуешь?

Я рассчитываю увидеть, как она подавится заварным пирожным, но этого не происходит. Вместо того, чтобы сказать все, что обо мне думает, Марина сначала долго и пристально на меня смотрит, а потом усмехается. Я не могу знать, о чем она думает, но выглядит