Сочинения - Жак Лакан

В течение некоторого времени аналитики в тех душераздирающих ревизиях, к которым они нас привлекают, были достаточно готовы намекнуть, что эта настойчивость, оплотом которой они так долго были, выражает у Фрейда бегство от обязательств, которые предполагает понятие ситуации. Мы, видите ли, в курсе событий.

Но именно легкое превознесение своего жеста, когда они бросают чувства, которые они классифицируют как контрперенос, на одну сторону весов, уравновешивая таким образом сам перенос своим собственным весом, является для меня свидетельством несчастного сознания, коррелирующего с неспособностью понять истинную природу переноса.

Нельзя рассматривать фантазии, которые пациент навязывает личности аналитика, так же, как безупречный карточный игрок может угадать намерения своего противника. Несомненно, здесь всегда присутствует элемент стратегии, но не стоит обманываться метафорой зеркала, как бы она ни подходила к гладкой поверхности, которую аналитик представляет пациенту. Бесстрастное лицо и запечатанные губы не имеют здесь той же цели, что и в игре в бридж. Здесь аналитик скорее привлекает к себе на помощь то, что в бридже называется манекеном (le mort), но делает он это для того, чтобы представить четвертого игрока, который здесь будет партнером пациента и чью руку аналитик своей тактикой попытается разоблачить: такова связь, скажем так, отречения, которую накладывает на аналитика ставка игры в анализе.

Можно продолжить метафору, выведя его игру в зависимости от того, располагается ли он "справа" или "слева" от пациента, то есть в позиции для игры после или перед четвертым игроком, для игры, то есть перед или после игрока с манекеном.

Но что несомненно, так это то, что чувства аналитика занимают только одно возможное место в игре - место манекена; и если его оживить, то игра продолжится, и никто не будет знать, кто лидирует.

Именно поэтому аналитик менее свободен в своей стратегии, чем в тактике.

6. Пойдем дальше. Аналитик еще менее свободен в том, что касается стратегии и тактики, а именно своей политики, где ему лучше исходить из своего желания быть (manque à être), а не из своего бытия.

Говоря иначе: его действие на пациента ускользает от него через идею, которую он формирует о нем, пока он не постигает его исходную точку в том, благодаря чему оно возможно, пока он не сохраняет парадокс его четырехсторонности, чтобы в принципе пересмотреть структуру, благодаря которой любое действие вмешивается в реальность

Для современных психоаналитиков это отношение к реальности является само собой разумеющимся. Отклонения пациента от этого отношения они оценивают по авторитарному принципу, который всегда используется педагогами. Более того, они полагаются на обучающий анализ, чтобы обеспечить его поддержание на достаточном уровне среди аналитиков, которым не разрешается чувствовать, что при столкновении с человеческими проблемами, которые перед ними ставятся, их взгляды иногда будут в некоторой степени пристрастными. Это делается лишь для того, чтобы снять проблему с индивидуального уровня.

И вряд ли обнадеживает, когда они прослеживают процедуру анализа как уменьшение в субъекте отклонений, приписываемых его переносу и его сопротивлениям, но отображенных по отношению к реальности, слышать, как они заявляют о "совершенно простой ситуации", которую предоставляет анализ как средство соизмерения с реальностью. Идемте! Педагог не готов к образованию, если он может так легкомысленно относиться к опыту, который он тоже должен был пройти.

Исходя из такой оценки, можно было бы предположить, что эти аналитики придали бы этому опыту другие оттенки, если бы им пришлось полагаться на свое чувство реальности, чтобы изобрести его самим: приоритет слишком постыдный, чтобы о нем думать. Они подозревают об этом, и именно поэтому они так пунктуальны в сохранении ее форм.

Понятно, что для поддержания столь очевидно шаткой концепции некие индивиды по ту сторону Атлантики должны были счесть необходимым ввести в нее некую стабильную ценность, некий стандарт меры реального: таковым оказалось автономное эго. Это якобы организованный ансамбль самых разрозненных функций, которые поддерживают ощущение врожденности субъекта. Оно рассматривается как автономное, поскольку кажется защищенным от конфликтов личности (non-conflictualsphere) [14].

В нем можно распознать мираж, который уже был отвергнут как несостоятельный самой академической психологией интроспекции. Однако этот регресс прославляется как возвращение в лоно "общей психологии".

Однако это решает проблему бытия аналитика. Команданесомненно, менее равных, чем автономных (но по какой торговой марке они признают друг в друге достаточность своей автономии?), предлагается американцам, чтобы вести их к счастью, не нарушая автономий, эгоистических или иных, которые своими бесконфликтными сферами прокладывают американский путь к нему.

7. Подведем итоги. Если бы аналитик имел дело только с сопротивлениями, он бы дважды посмотрел, прежде чем рисковать с интерпретацией, как это, собственно, и происходит, но при этом он сделал все, что от него можно было ожидать.

Однако эта интерпретация, если он ее даст, будет воспринята как исходящая от человека, которому перенос вменяет его в обязанность. Согласится ли он извлечь выгоду из этой ошибки относительно личности? Этика анализа не противоречит этому, при условии, что аналитик интерпретирует этот эффект, иначе анализ будет не более чем грубым внушением.

Неоспоримая позиция, за исключением того, что слова аналитика по-прежнему будут звучать как исходящие от Другого из переноса, появление субъекта из переноса, таким образом, откладываетсяad infinitum

Поэтому именно благодаря тому, что субъект вменяет аналитику бытие (бытие, которое есть в другом месте), интерпретация может вернуться в то место, откуда она может влиять на распределение ответов.

Но кто скажет, что такое аналитик и что остается от него, когда дело доходит до интерпретации? Пусть он осмелится сказать это сам, если все, что он может сказать нам в качестве ответа, - это то, что он человек. Есть ему что сказать или нет - вот и все: однако именно здесь он отступает, и не только из-за дерзости тайны, но и потому, что в этом обладании речь идет о бытии и о том, как. Позже мы увидим, что это "как" - дело непростое.

Более того, он предпочитает опираться на свое эго и на ту часть реальности, которую он знает. Но тогда он находится в отношениях с пациентом на условиях "я и я" (à je et à moi). Как он может справиться, если они находятся на расстоянии вытянутой руки? Именно здесь необходимо рассчитывать на интеллект, который должен быть на месте, именуемый в данном случае здоровой частью эго, частью, которая думает так же, как мы.

Q.E.D., можно сделать вывод, что возвращает нас к нашей первоначальной проблеме, а именно: как заново изобрести анализ?

Или переосмыслить его - рассматривая перенос как особую форму сопротивления.

Многие утверждают,