Вагнер – в пламени войны - Лев Владимирович Трапезников

Пепел, наш замкомвзвода, находился в глубоком подвале. Помещение штаба было не маленьким и разделено на две комнаты кирпичной кладкой. В одной люди отдыхали, в другой комнате, как только спускаешься в помещение, напротив входа у дальней стены стояли стол и кресла. В одном из кресел и сидел Пепел, который нам уделил внимание, выслушав нас и дав ценные указания, а затем снова начал работу с рацией. Рация, смартфон, на котором карты – он работает, и на нем висит очень большая ответственность. Отсюда, из этого подвала, даются команды штурмовым группам, или точкам, которые стоят в обороне, отсюда идут все команды.

Так вот за эти три дня на нашей точке жизнь текла равномерно. Здесь обстрелов не было, громыхало где-то дальше, ближе к краю этого населенного пункта. В один из вечеров мне запомнился разговор, который начался невзначай, чтобы скоротать время. Кто-то задал командиру нашей группы вопрос:

– А в Чечне как было? Похоже на эту войну?

– Нет. В Чечне было честнее все же, чем здесь, – отвечает командир и продолжает: – Там, помню, вот как-то мы встретились с одним чеченцем, из банды. Знатный чеченец у них в тех краях был. Договорились сражаться друг с другом в рукопашную. Положили автоматы. Он кинжал достал, а я саперную лопатку. Я пригнулся и дал ему по ногам, он наклонился, заорал от боли, а я ему по шее лопаткой. Только и видел, как голова его с черной бородой покатилась по склону. Как сейчас помню. Я сам даже толком ничего не понял – ударил и гляжу, голова катится у него. На адреналине сил прибавляется. А здесь, на этой войне бьют по тебе из миномета и отомстить не можешь, порой не знаешь откуда и бьют. Здесь по-другому все.

– Еще поедешь сюда? – спрашивают его.

– Нет, не поеду, три раза в Чечне был. Это можно сказать уже четвертая командировка у меня. Вот через лагерь сюда попал. Хватит уже кота за усы тянуть, и так везло всегда, а везение может и закончиться. Да, я раньше воевал. Контрактником был. Потом фирма у меня своя строительная была. Хорошая фирма и доход хороший приносила. Увлечен своим делом был, пока ситуация не изменилась на рынке. Пришлось закрыть свое дело. Работал в ЧОПе в Москве. Я ведь всю Европу изъездил – бывал во Франции, в Германии, Испании и Италии.

– А жена?

– Была жена. Один раз прихожу домой, а она с мужиком в пастели. Не ожидали, видимо, что приду. Думали, что я на дежурстве. Я тогда в ЧОПе работал. Я гляжу на них, и у меня кровь в голову хлынула как будто, а с собой два пистолета. Еле сдержался, хотелось обоих пристрелить. Развелся. Все хорошо было, пока вот беда не случилась.

И какая беда у командира тогда случилась, ни у кого не хватило совести спросить, и видно, что человек переживает из-за этой беды, из-за которой он, понятное дело, и попал в тюрьму и затем в лагерь. Да, там не принято у нас спрашивать людей о том, за что сидел тот или иной твой товарищ по оружию. Все дело прошлое, а здесь война и у всех одна задача. Но я подумал тогда про командира, что, наверное, что-то по работе в ЧОПе произошло, ведь за грубые ошибки в таких организациях кто-то должен отвечать, и крайнего следователь всегда найдет. Не похож наш командир был на киношного урку или там какого-нибудь бандита, нормальный человек. И, в принципе, никаких маньяков я там не встречал среди тех, кто был из Проекта «К», – бытовики в основном, да и те, кто по работе своей, так скажем, преступную халатность проявил. Да, были бандиты, но эти бандиты думали о войне, а не о законах криминала – там все мы были в одном корыте, которое называется «война», или «кровавая мясорубка». И да, я мало видел там, среди кашников так называемых «профессиональных» преступников – один напился и в тюрьму по глупости попал, устроив драку, другой с бытовым преступлением на почве ревности, и таких много, а другой в ходе служебных обязанностей допустил ошибку и ему преступную халатность вменил следователь, и все примерно так… Да, были и авторитеты бандитские, но эти авторитеты гордились на войне не тем, что они авторитетами были в лагере, а тем, что воюют и проливают кровь вместе со всеми, служат стране. А иногда смотришь на молодого человека, так он скромный и выражается очень культурно, грамотно, и поневоле думаешь про него: «Тебя-то за что посадили?»

Жизнь на этой точке текла равномерно и выражалась в формуле, которую можно выразить, как «подвал-пост, пост-подвал». Шарахаться по Курдюмовке нам нельзя было, так как птицы противника в небе кружили, и лишних раненых и двухсотых никому не надо. Наши соседи также несли свою работу размеренно, и иногда я видел их очкастого командира, который прохаживался время от времени около дома, в котором проживала его группа.

– Мы там все обустроили в доме, – рассказывает сосед наш.

– И как? Спать есть на чем? – спрашиваем.

– Есть где спать, – отвечает. – Там и кровати две, и диван, а двое в спальниках на полу расположились. Стол поставили в комнате большой. У вас, конечно, безопаснее в подвале, а у нас все же просторнее.

Время от времени рядом где-то раздавались звуки разрывов украинских мин. Минометчики-украинцы не отдыхали, работали. В один из вечеров, ближе к ночи, я уже улегся на свой спальник. Слышим шум, кто-то спускается по лестнице вниз к нам, в подвал. Разговоры. Юст и с ним еще двое бойцов.

– Собираемся, у нас штурм, парни, – говорит приглушенным, негромким голосом Юст.

Мы сразу все как по команде засобирались. Я начал натягивать на себя бронежилет, потом разгрузку, вот и каска… Складываю спальник. Другие тоже молча готовятся.

– Куда сейчас? – спрашивает наш командир группы у Юста.

– Пока не знаем точно, – отвечает ему Юст. Он спокоен, как всегда. Он выходит из подвальной комнаты к лестнице и о чем-то там разговаривает. – Пока сидим здесь, парни! – говорит всем Юст, чуть выглянув к нам в комнату из прохода, что ведет к лестнице.

Мы, уже собранные и по полной боевой ждем. Кто из нас сидит, а кто и прилег, ждем. Я же лежу на топчане, прислонившись спиной к стене, и рассматриваю своих товарищей по оружию. Внутреннее состояние мое? Оно никакое, пространное, и только организм