Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар

– О-о-о, но у тебя есть.

– Что? Что я могу тебе дать, когда ты уже связан со мной на всю жизнь? – Я провела пальцем по тату у него на груди.

– Твоя красная помада, Шейда. Накрась губы. Ты делаешь с ней такое «О». Я предпочту это кольцо вечности любому золоту и серебру.

– Да, сэр.

– И на сей раз, женщина, доведи дело до конца.

Я вышла на улицу из вращающихся дверей. Во мне тоже все вращалось. Ледяной ветер ударил мне в лицо, но я продолжала глубоко дышать. Мне казалось, что я наконец вырвалась из тьмы, сбросила с себя все темные, унылые наслоения, которые пригибали меня к земле.

Я набрала номер Хафиза. Пришло время того отложенного разговора.

Но услышала только автоответчик.

Я отключилась и пошла к машине, зная – что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе.

– Шейда.

Я замерла.

– Хафиз?

Он отошел от фонаря, на который опирался.

– Что ты тут делаешь? – спросила я.

Его щеки были сухи и обветренны, словно он слишком долго стоял на морозе.

– Я должен был увидеть сам.

И этот взгляд. Тот самый, каким он смотрел на своего отца в день, когда умер Паша Моради.

Ты думаешь, я не знаю?

– Я пошел за тобой, – сказал он. – Сколько новых годов мы встретили вместе, Шейда? Ты думала, я тебя не хвачусь?

Я почувствовала, как скользит и рушится мой мир, фарфоровое семейство, которое он подарил мне, соскальзывает с края и разбивается, как снежок.

– Я видел, как он зашел за тобой в туалет, – продолжал он.

– Хафиз, я пыталась сказать тебе. Я хотела сказать тебе. – Я потянулась к нему, но он отпрянул.

Его глаза были тусклыми и несчастными. Двойное предательство. Сначала отец. Теперь я. Мы должны были любить его, а мы разрушили его душу.

– Иди обратно, Шейда. Можешь считать себя свободной. – Он повернулся и начал уходить от меня, уходить от боли, слишком усталый и разбитый, чтобы остаться и вступить в борьбу.

– Хафиз. Подожди!

Он повернулся, стоя посреди улицы, и горько улыбнулся мне.

– Я не забыл, Шейда. Я сказал, что сделаю все, чтобы ты могла быть счаст…

Громкий гудок, пронзивший воздух, заглушил слова Хафиза. В него врезался грузовик. Его тело взлетело в воздух и упало в нескольких метрах с глухим стуком, кровь, как черный лед, залила асфальт.

Только когда грузовик, визжа шинами, остановился и из него выскочил водитель, реальность обрушилась на меня, и я побежала к неподвижно лежащему на асфальте телу.

10 января 2001 года

Я привыкла не обращать внимания на постоянное попискивание монитора Хафиза, на громкие объявления по интеркому, на звяканье тележки, развозящей еду. Если бы только я могла так же поступить с тем постоянным воплем внутри себя, из тех, которые не слышны никому.

Острый шип.

Вот на что это походило – как будто каждая частичка моей души разрывалась на части, плоть отделялась от плоти, все внутренности вырывались наружу.

Мое сердце разрывалось из-за Хафиза, лежащего на больничной кровати.

Моя душа заливалась кровью из-за Троя, ждущего где-то на краю.

С момента аварии прошла неделя, и каждый день, каждый час подвергали мою свежеобретенную храбрость тяжелым испытаниям. С одной стороны, были «мы», привыкшие за все эти годы к существованию в автоматическом режиме, когда каждый делает то, что должен, и чувствует то, что положено; а с другой, была «я», отказывающаяся жить во лжи.

Я снова набрала номер Троя.

Когда он позвонил в ту первую ночь, я швырнула телефон через всю комнату. Мы сделали это с Хафизом, мы – я и Трой.

Было так просто снова соскользнуть в темноту, в удушающую спираль вины, снова наказывать себя, отталкивая Троя прочь. Потому что я заслужила эту ужасную, невыносимую боль, отказывая себе в праве на жизнь с человеком, остаться с которым хотела больше всего на свете.

Но когда Хафиз впервые за несколько дней открыл глаза, я поняла, что мы оба ощутили касание смерти и нам обоим дали второй шанс. И пришло время вырваться из непрерывного круга боли, перестать цепляться за идеалы, к которым мы оба стремились, но которые всегда оставались за пределами нашей досягаемости.

Затаив дыхание, я слушала гудки в трубке.

Ответа нет.

Я подумала, не оставить ли сообщение.

Привет. Прости, что не позвонила, Хафиз попал в аварию. Я все это время провела в больнице. Врачи говорят, с ним будет все в порядке, но у него контузия и трещина в бедренной кости. Я не бросила тебя. Я твоя – я связана с тобой, я принадлежу тебе, как и обещала. Мне просто пока нужно быть тут.

Нет, я ничего не отправила. Не нужно сообщений. Мне нужно увидеться с ним лицом к лицу.

Я позвонила ему на работу.

– Мистер Хитгейт взял отпуск и уехал по личным делам. Если хотите, я переведу ваш звонок его секретарю.

– А когда он вернется?

– Он не сказал.

Я крутанула четки у себя на запястье. Потом снова набрала его мобильный. Я могла бы слушать его голос без конца.

– Позвони мне, Жуткая Вишня, – сказала я.

Но мой телефон молчал.

21 марта 2001 года

– Когда они уже приедут? – спросил Заин, перебирая струны гитары.

– Скоро, – мой голос прозвучал холодно и отстраненно.

Получилось так, что мы с Хафизом за последние два месяца провели вместе больше времени, чем за всю нашу семейную жизнь. Помочь ему подняться на ноги, возить на физиотерапию, сидеть вместе по вечерам – все это помогло нам оценить то, что у нас было. И чего никогда не будет.

– Я должна была с самого начала рассказать тебе про Троя, – сказала я.

– Я должен был сказать тебе правду про Пашу Моради до того, как делать предложение, – ответил он. – Я должен был рассказать тебе о своем прошлом, дать тебе выбор, Шейда. Никто из нас не стал невинной жертвой.

После аварии Хафиз смог по-другому посмотреть на свою жизнь, отодвинуть прошлое и увидеть проблемы в наших отношениях. Мы пришли ко взаимному решению, что пора избавиться от всего, что калечило нас, что держало вместе в нездоровых тисках. Для нас обоих такое решение значило движение в правильном направлении, но без Троя все это не имело для меня никакого смысла.

А я не могла найти его. Никто не знал, ни где он находится, ни когда вернется. Он исчез, и я день за днем сгорала в собственном аду, надеясь только на то, что он скоро появится.