Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар

Его лицо приблизилось ко мне, и мой пульс участился, но наши губы так и не встретились.

– Я не обязан ничего тебе доказывать, – проговорил он.

Я ощутила на щеке его горячее дыхание. Потом он встал и открыл дверь.

Мое сердце замерло.

Габриэлла. Элла.

Я так и знала.

Ах, судьба. В какие жестокие, грязные игры ты играешь.

Я прошла мимо Троя, пересекла порог и вернулась в свой мир с чувством сокрушительного поражения. Я проиграла самую важную битву в своей жизни.

Повторяй за мной.

Я не буду рыдать перед всеми этими людьми.

Не буду.

Не буду.

Рыдать.

Как ни странно, ноги продолжали нести меня. Они пронесли меня сквозь всю суету и вынесли из приемной. Мне хотелось только отыскать тихий уголок, где я могла бы распасться на куски.

– Погоди, – услыхала я голос Троя сквозь весь этот шум. – У тебя, кажется, осталось кое-что мое.

Я обернулась и увидела его посреди приемной.

– Прости?

– У тебя осталось что-то мое.

Я почувствовала тяжесть четок у себя на запястье.

О господи! Он собирается отнять у меня все. И ничего не оставить на память.

Чувствуя, что все смотрят на меня, я подошла к нему и подняла руку, ожидая, чтобы он снял с запястья свои четки.

Он схватился за крест и резко, почти грубо, притянул меня к себе. И тут его рот сильно и безжалостно обрушился на меня, раскрыл мои губы в яростном обладании. Он пожирал меня с такой жадностью, что все мои конечности задрожали. Я испытала взрыв счастья и облегчения, по мне понесся поток слез и смеха одновременно. Мои руки обхватили его, и я не могла напиться сладостью нашего поцелуя, нашего первого, истинно свободного, безумного, крышесносного поцелуя.

Мы прервались, чтобы глотнуть воздуха, задохнувшиеся, с кружащимися головами.

А потом разверзся ад, потому что все начали нам аплодировать.

Мое лицо стало ярко-алого цвета.

– Никогда, никогда, никогда больше не смей уносить от меня мое, Свекла, – сказал он.

Он был таким смешным – в своем строгом костюме, с лицом, вымазанным ярко-алой помадой.

– А я-то думала, ты будешь дольше сопротивляться, Жуткая Вишня.

– Я вечно проигрываю. Каждый раз, как ты врываешься в мой офис. Каждый чертов раз.

– Эй…

– Я знаю, знаю. Не ругаться. Не курить. Не пить… – Он выжидающе взглянул на меня.

– И это оставляет одну-единственную опцию, – рассмеялась я.

– Пойдем отсюда, Свекла.

8 августа 2001 года

Я всегда любила наш коттедж по ночам. Мягкий свет свечей бросал на стены золотистые блики. Я сидела в ванне, прислонившись к Трою, ноги мы вытянули перед собой. Он погрузил губку в теплую мыльную воду и выжал ее мне на спину.

– Когда ты все это сделал? – спросила я.

– Я предложил выкупить его, как только мы вернулись из той поездки.

– И даже не сказал мне?

– Я хотел сделать тебе сюрприз. Это было бы место у воды, которое ты всегда хотела.

– Но как ты мог мне не сказать? Я же твой риелтор, – подколола я.

– Ты моя головная боль, – куснул он меня за плечо.

– И ты часто приезжал сюда?

– Я приезжал посмотреть на ремонт, и все. Я не мог находиться тут без тебя. Я стал сдавать его, надеясь, что кому-то будет тут так же хорошо, как нам с тобой.

– Я так рада, что увидела твое объявление. – Я даже не хотела думать о других возможностях, о том, что могла бы не заметить его и не приехать сюда. Но я все равно знала, что так или иначе мы оказались бы здесь, может быть, не сейчас, а на каком-то другом жизненном перекрестке, потому что мы принадлежали друг другу. – Это та самая ванна, которую мы видели в магазине?

– Нет. Ту продали. Но они нашли мне точно такую же.

Он провел губкой по моим рукам и вернулся к шее.

– Мне нравится эта твоя стрижка под Холли Берри. – Он подергал мои короткие кудряшки.

– Холли Берри, да? – рассмеялась я. – Какое-то время я чувствовала себя Шалтай-Болтаем. Совсем без волос. Даже без бровей.

– Ты страшно похудела, Свекла. Мне придется тебя откармливать.

– М-м-м. – Я повернулась и поцеловала его. – Мне нравится этот вкус. Я бы съела примерно порций восемь и еще попросила бы добавки.

Он испустил низкое рычание и провел руками по моей скользкой коже.

– Восемь порций? Ты имела в виду восемь дюймов? – Я погладила его, и он откинул голову. – Свекла, не здесь. Я хочу трахать тебя тщательно и качественно – и столькими способами, что в эту крохотную ванну столько просто не влезет.

И он именно так и сделал. Отнес меня в кровать, мокрую, прямо из ванны, и пробовал меня, и дразнил, и радовал, пока я не превратилась в горячую кучу желаний. И потом он овладел мной, выпустив наружу всю дикую страсть и чувственность, все мои нервы, кожу, губы… Я скакала на нем, вздымаясь все выше и выше. Он вонзался в меня так, что моя голова свешивалась с кровати, он входил в меня сзади. Я лежала на спине, положив ему ноги на плечи и подняв вверх бедра. Он поворачивал меня на бок и снова входил в меня. И снова. И снова.

– Я хочу все, – рычал он сквозь стиснутые зубы. – Свекла, дай мне все.

И когда иссяк мой последний запас, последний сохраняемых кусочек души растворился во вскриках сладкой агонии, вокруг меня вспыхнул миллион сияющих звезд. Никаких запасов. Никаких опасений. Каждая часть меня была целиком, полностью, восхитительно свободна и могла любить этого человека так, как он того заслуживал.

Когда Трой, отдавшись своей страсти, содрогнулся во мне со сдавленным вскриком, у меня вырвался долгий, протяжный стон.

9 августа 2001 года

Открыв глаза, я не могла поверить своим ощущениям: щека Троя прижималась к моей спине между лопаток, его руки обнимали меня за талию, бедра сплелись с моими. Теплое дыхание на моей коже. Жизнь была так прекрасна, каждая битва, каждый шрам стоили этого. Я провела рукой по руке любимого и задышала ему в унисон.

Когда я снова проснулась, он готовил завтрак. Я прислушалась к шипению яичницы на сковороде, к звяканью ложечки в чашке, к сигналу тостера, поджарившего хлеб.

– Утро. – Я обхватила его руками за шею, чувствуя, как мое тело проявляет протест, отдаваясь во мне сладчайшей из всех болей.

Я снова хотела его.