Смерть с отсрочкой - Крис Хаслэм

— А насколько я понял, дело, как всегда, исключительно между нами с тобой.

Пинсада открыл рот для ответа, но Эрман остановил его, подтянув к себе через стол телефон. Открыл крышку и заорал, перекрикивая громкую музыку:

— Крус слушает!

— Это Мерседес. Я в сортире. Слышишь?

Ювелир нахмурился:

— Что ты там делаешь?

— Писаю. Англичанин назвал имя: Сидней Стармен. Слышал про такого?

Пинсада поднял брови, глядя на побелевшего Круса.

— Где он?

— У туалета.

Эрман вскочил, выплеснув выпивку в пепельницу. Пинсада по-прежнему был озадачен.

— В чем одет?

— Кто?

— Сидней Стармен.

— Откуда мне знать?

— Говоришь, он у туалета.

— Да не он, дурак. Тот самый англичанин.

Эрман хлопнул себя по лбу пухлой ладонью.

— Теперь слушай, Мерседес. Мне надо знать, где находится Сидней Стармен. Понятно? Делай что хочешь, только узнай, и я тебе машину куплю.

— Машину? Рехнулся?

— Серьезно. Я должен сейчас же узнать, где старик. Скажешь мне и получишь машину. Такое условие. — Он захлопнул крышку мобильника, упал на диванчик, будто получил оплеуху. — Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, — прошептал он, глядя в пространство, как бы чувствуя на себе руку судьбы. — Черт побери, Иисусе Христе!

Пинсада почесал подбородок.

— Купишь моей сестре машину? Кто такой Сидней Стармен, мать твою?

Эрман дрожащей рукой налил себе кавы.

— Эй, Крус! — окликнул Пинсада. — Я спрашиваю, кто такой Сидней Стармен.

Эрман хлебнул вина, очень медленно повернул голову, посмотрел на Пинсаду.

— Мне сегодня потребуется Эскобар, — выдохнул он, — и его ждет долгая работа. — Он наставил на цыгана трясущийся палец. — Предупреди, пусть захватит с собой все орудия проклятой инквизиции. Понял?

Пинсада кивнул.

— Хорошо, — ухмыльнулся Эрман. По его щеке скатилась крупная капля пота. — Сегодня будут громкие вопли, мольбы, реки крови, Энрике. Думаешь, справишься?

— Два вопроса, — ответил Пинсада. — Первый: не пугай меня, жирный болван, черт тебя побери. И второй: кто такой этот хрен Сидней Стармен?

Эрман допил вино и спокойно молвил:

— Мертвец.

«Вольная птичка» кончилась, началась «Сладкая женщина», будто бармен заранее знал, что сейчас в бар войдет Гваделупе Серрано Сунер. Она ветром влетела на высоких каблучках, в трауре, волоча за собой пухленького плейбоя. Ленни сидел за стойкой, стараясь растолковать, что ему нужно двадцать четыре бутылки пива «Хейнекен», литр водки и две порции рома «Бакарди» для дамы. Он не видел вошедшую Гваделупе, не заметил Мерседес, вышедшую из женской уборной. Мерседес протянула руку, погладила его по щеке, игриво ущипнула внушительный бок, радуясь перспективе получить машину, носящую ее имя. Впрочем, радость угасла, когда Гваделупе, будучи на двадцать лет старше и вдвое тяжелее, шлепнула ее по мягкому месту. Эрман смотрел, как она наносит прямой удар правой в челюсть Ленни и начисто его вырубает.

— Я только что сэкономил стоимость машины, — пробормотал он про себя и повернулся к Пинсаде: — Допивай. Теперь точно известно, где искать Сиднея Стармена.

— За каким чертом ты сбросил его с обрыва? — негодующе спрашивал Кобб. — Не мог, мать твою, горло перерезать, как любой нормальный человек?

— Да ведь он сам упал, — твердил Сидней, обливаясь потом от слабости, потрясения, боли и лихорадки из-за ядовито-жгучей раны в плече. В пещере было холодно, он хотел пить и отчаянно нуждался в отдыхе.

— После смерти поспишь, — отрезал Кобб. — Что будем делать с трупом? Сможешь его сюда притащить?

— Зачем?

Кобб сердито вздохнул, скорчился на своем золотом троне в накинутом на плечи плаще, с пистолетом в руке.

Виллафранка медленно шевелился на фоне каменных стен, перетаскивая скованными руками золото из открытого ящика на пол пещеры, потом в кузов фургона, используя в качестве емкости каску.

— Зачем, как ты думаешь? Дай-ка мне отдохнуть, я не в самой лучшей форме. — Темное пятно широко расплылось — от подмышки почти до бедра. — Ты мне рассказываешь, что в горах полным-полно солдат, а потом сообщаешь, что оставил Кройца там в качестве маяка. Чего не спрашиваешь, почему нельзя его там оставлять? Образумься, мать твою!

— Ух, черт побери, — пробормотал Сидней.

— Ты всех нас погубил, малыш, — заключил Кобб. — Эй, Виллафранка, кончай грузить! Уже смысла нет. Кто-нибудь, раскурите мне последнюю распроклятую сигару.

— Лучше позицию подготовить, — предложил Сидней.

— Наша хренова позиция непригодна для обороны, если использовать правильную военную терминологию, — прошипел Кобб. — Сукины дети выкурят нас отсюда. Бросят полдюжины гранат, дымом удушат.

— Тогда пойдем. Бросим чертово золото. Не стоит за него умирать.

Кобб закашлялся, сплюнул кровью.

— Разумеется, стоит, дурак. Возможно, единственное, за что стоит. Либо мы его с собой заберем, либо будем оборонять. — Он нагнулся, задыхаясь, поднял с пола монету. — Видишь? Единственная цель, в которую я когда-либо верил. — Последние остатки жизни как бы сосредоточились в глазах Кобба, скорчившегося, обескровленного, умирающего. — Если хочешь, иди, а мы с ним, — он ткнул пальцем в цыгана, — будем защищать пещеру. — Повернулся к Виллафранке и описал ему его судьбу по-испански.

Цыган кивнул:

— Спасибо, что берете меня в последний караул. — Хотя вид у него был не слишком-то благодарный.

Сидней закусил губу. Скулы болели от пульсации в плече, жажда чувствовалась, как болезнь, тело было отравлено усталостью. Если смерть обещает долгий безболезненный сон без сновидений, можно с радостью броситься в ее объятия.

— Остаюсь, — услышал он собственный голос.

Кобб не поблагодарил, указав вместо этого на трещину в потолке пещеры шириной в кулак и длиной футов в тридцать, из-за которой свод когда-нибудь рухнет.

— Возьми в машине мешок с динамитом, забей туда. Прицепи детонатор и оставь шнур висеть. — Он поднял брови, глядя вслед Сиднею. — Возможно, сработает. Последний оставшийся подожжет запал.

Когда Сидней забрался на крышу грузовика и, стоя на коленях, начал закладывать в щель динамит, Виллафранка сделал свой ход.

— Дайте мне умереть бандитом, майор, — попросил он. — Дайте винтовку.

— Заткнись, — ответил Кобб, — и продолжай грузить.

— Какой смысл, если нам отсюда не выбраться?

— Я смотрю, как ты пот проливаешь, и мне это сердце греет. Давай работай.