Первая формула - Р. Р. Вирди

в Мутри или в Зибрате? Или правила западного приграничья? Признаюсь, мне не слишком нравится, как играют в Лаксине.

– Если можно, правила Зибрата, причем с сохранением обычая рассказывать истории, – отзывается Элойн, пряча улыбку.

Хозяин комнаты выгибает бровь, однако не спорит и бросает кубик. Четыре. Он двигает пирамидку по квадратикам и предлагает ходить Элойн.

Она выбрасывает шесть и тут же передвигает белый диск по кривой.

Игра продолжается при слабом свете свечей. Мужчина проводит свою пирамидку на противоположную сторону игровой доски.

– Я в жизни видывал всякое. Женщину с тремя грудями, мужчину с мошонкой больше головы. – Он вновь бросает кубик и прикрывает его ладонью. – А еще встречал дикую тварь со змеиной головой, крыльями летучей мыши и лапами льва. Пять.

Элойн впивается взглядом в руку, прикрывающую кубик:

– Лжец!

Тот убирает руку. На верхней грани кубика – две точки.

– Хорошая уловка, – говорит Элойн. – Пытался отвлечь меня небылицей? – Она забирает кубик и отодвигает пирамидку противника на три поля назад.

К тому моменту, когда свечи догорают, победа остается за Элойн.

– Признаюсь, сенгера, у тебя способностей к игре больше, чем я ожидал. Похоже, ты меня ввела в заблуждение. – Он насмешливо хватается за сердце.

– Уверена, ты переживешь проигрыш, – спокойно улыбается Элойн. – Итак, к делу? – Она кладет кошель на стол. – Мне нужны твои ответы. Денег хватит.

Наверное, хватит…

Мужчина складывает руки на груди и наклоняется к гостье:

– Что ты желаешь знать?

– Я ищу Песнь. Древнюю Песнь, которая старше самой Этайнии. Она была, когда многие из сегодняшних языков еще не появились.

Он откидывается на спинку стула и кладет подбородок на сплетенные в замок пальцы:

– Не слишком много подробностей. Название?

– Во всяком случае, мне оно неизвестно, – качает головой Элойн. – Наверняка она написана на языке, на котором мало кто говорит и который почти никто не понимает. Я искала ее везде, но так и не нашла. Впрочем, до Этайнии не добиралась.

– Попробую поручить слухачам, – кивает мужчина, – однако Этайния никогда не славилась любовью к иноземным делам, одеждам, – он бросает мимолетный взгляд на платье Элойн, – чужим людям или песням. Хорошо это или плохо, но мы тут сосредоточены на себе, хотя и приветствуем торговлю с другими странами – ведь она приносит нам деньги. Возможно, тебе следует воспользоваться королевской библиотекой. Кстати, один из наших властителей – страстный коллекционер. Собирает книги со всего мира, в том числе и такие, что вызывают неодобрение церковников и самого понтифика. Говорят, платит большие деньги, лишь бы приобрести что-нибудь редкое у других представителей знати. Разумеется, никто ему не отказывает – каждый хочет сохранить и должность, и… голову на плечах. Если нужная тебе книга у него, помочь не сумею. Помнишь, я говорил, что не могу приблизить тебя к владыкам? То же самое касается и библиотеки.

«Ты не можешь, зато могу я…»

– Хочешь спросить что-то еще? Довольно неприятно потерпеть поражение в игре, да еще и лишиться шанса заработать денег своим ремеслом…

Элойн размышляет, покусывая губу, затем решительно придвигает кошель к хозяину комнаты.

– Да, хочу. Увы, я привлекла назойливое внимание людей, которые могут сделать мое пребывание в стране затруднительным. Не люблю, когда меня обкладывают, словно зверя.

– Чем же ты их заинтересовала? – удивленно приоткрывает рот мужчина.

– Похоже, дело всего лишь в том, что я – это я.

Он делает жест, предлагая ей продолжить.

– Мне бы освободиться от ненужной опеки… Ты ведь что-то говорил о пастырях, подметающих полы в моем доме? – Элойн открывает кошель и высыпает на стол его содержимое. Золото сверкает в свете свечей, однако его сияние не может сравниться с хищным блеском в глазах мужчины. – Можешь ли ты уладить это недоразумение? А еще я хочу, чтобы ты назвал мне цену на одну из своих паттен. Ее полную цену.

Глаза торговца секретами разгораются еще ярче. Один миг – и золото исчезает со стола.

24

Демоны

На следующее утро я проснулся в одиночестве. Болела голова, на щеках засохли дорожки от слез. Кожа еще помнила нежные прикосновения Элойн. Застонав, я перекатился на бок, дотянулся до посоха и, опираясь на него, подошел к двери. Одежда во сне помялась, однако меня это ничуть не обеспокоило. Плетущему на такую ерунду наплевать.

Рубаху несложно разгладить простым усилием воли. Впрочем, подождет – вечером мне предстоит выступление, а до тех пор можно походить и так.

Я спустился на первый этаж, постукивая посохом о каждую ступеньку. Лучи бледного утреннего света холодным сиянием заливали пивной зал таверны. До углов солнце не добралось, и в самом темном из них устроились за столиком трое мужчин.

Та самая троица, что сидела здесь вчера.

Один из завсегдатаев, походивший на сучковатую палку, придерживал рукой матерчатую шапочку, заправляя под нее редкие седые волосы. Его неприветливое лицо напоминало испещренный тропами горный склон – столько по нему бежало глубоких морщин. Иссушенная солнцем кожа была жесткой и грубой, словно лошадиное седло. Цвет водянистых, когда-то ярко-карих глаз со временем принял оттенок пролитого в лужу рома.

Как и вчера, старик равномерно пошаркивал ногой, будто пытаясь проделать борозду в деревянной половице. Похоже, со вчерашнего дня он не переодевался. Впрочем, присмотревшись, я решил, что наверняка у него несколько одинаковых комплектов одежды.

Наши взгляды скрестились, и старик, сдавшись первым, уставился на свою шаркающую ногу, а я сделал вид, что разглядываю барную стойку.

Старик переменил позу и, воспользовавшись тем, что я отвлекся, изучил меня с ног до головы.

Вчерашнее представление сработало именно так, как я и рассчитывал. Местные уже не считали меня обычным скоморохом. Мне удалось привести их в восторг, что здорово сказалось на моей репутации.

Оставалось надеяться, что я произвел впечатление на нужных людей. На тех, от кого последует приглашение, от которого ни один человек в здравом уме не откажется. На тех, кто способен меня защитить.

Разумеется, если до тех пор меня не разыщут пастыри. Вряд ли наша маленькая стычка превратила воинов церкви, и особенно блюстительницу, в моих поклонников. У той наверняка отличная память на лица, а уж насоливших ей людей она точно не забывает.

Из угла послышался шепот. Старичков хлебом не корми – дай посудачить.

Я представил себе образ горящей свечи, и мой слух обострился. Шепот превратился во вполне отчетливое бормотание.

– То, что делал здесь этот парень, – противоестественно. Нет-нет, Тьяго, не пытайся со мной спорить.

Голос надтреснутый и в то же время хлюпающий – сказывается возраст. Дыхания старику уже не хватает, а поговорить ой как