Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-1848 - Иван Жиркевич

Тогда и Философов сознался в своей горячности, просил у меня прощения, и с того времени до конца совместной службы моей с ним жили друзьями и без ссоры. Через два дня вернулся Штаден и, как будто ни в чем не бывало, стал благодарить меня за аккуратность и настойчивость мою, чем я лично будто бы сберег его и Философова.

Роясь в делах, я нашел множество расписок в магазинах вместо материалов, а потому я строжайше запретил все отпуски без требований, подписанных моей рукой. Это нововведение не понравилось распорядителям работ, а в особенности самому Штадену, который со всей строптивостью, отдавая приказания, не хотел и слышать о форменностях, требуя лишь безукоснительного и немедленного исполнения. На поступавшие от него строжайшие предписания, что он меня признает одного виновником в промедлении работ, ибо я задерживаю отпуски, я отвечал ему, что нисколько не думаю затруднять ни его, ни тех, кому он лично что-либо поручает, но я все-таки не соглашусь производить отпуски как-нибудь, а что для меня достаточно будет, если во всякой предварительной требовательной записке была бы указана цель требования и обозначено его приказание, и, несмотря на крики и угрозы Штадена, все-таки настоял, чтобы требование мое исполнялось в точности. Кроме того, чтобы доказать мою готовность не привлекать к ответу виновных в происшедших упущениях, более из боязни крика Штадена, нежели по умыслу, я сделал предложение ему и Философову, чтобы давно заглохшие расписки очищать, допуская некоторый излишек при экстренных требованиях, чего никакая поверка в мире по быстроте заводских работ учесть и усмотреть не в состоянии.

Винюсь в этом грехе.

Но совесть моя совершенно чиста и нимало в том меня не упрекает.

Чтобы дать некоторое понятие, как самовластно распоряжался Штаден, приведу пример. Строилась кузница для штампов, длиной с лишком чем 30 саженей, ценностью более нежели 150 тыс. рублей. В один день я пришел взглянуть на работы и вижу у дверей две огромные чугунные пушки, с красивой отделкой и во фризах, и два пьедестала. Спрашиваю, что это и для чего. Мне объявляют, что это привезены чугунные колонны в штамповую и всех их будет 32. Взглянув в смету – колонны положены деревянные, – спросил о цене чугунных, каждая стоит более 200 рублей с установкой – никто из работавших не мог мне дать удовлетворительного ответа. Не понимая, в чем дело, иду за разъяснением к Философову, а тот мне говорит: «У нас все так делается! Ладь, братец, как знаешь!» Не желая слышать крики, споры, которые мне уже надоели до чрезвычайности, я начал соображаться со сметой и нашел, что в сделанных уже постройках оказалось значительное сбережение, а потому, сделав по журналу новое предположение – из остаточных сумм устроить вместо деревянных колонн чугунные, – я таковое предположение представил на утверждение Штадена. От него последовало согласие; все 32 колонны привезены, 16 установлены. Вдруг в одно утро вижу: тащут колонны вон из кузницы.

– Что это значит? – спрашиваю я. Говорят:

– Темно! По смете назначены деревянные, те гораздо легче, больше будет простора и красивее вид!

Прошу после этого соображаться!

Колонны отливались на заводе князя Б*,[396]соседа Штадена, поставлявшего для его винокуренного завода все чугунные необходимые вещи, под наблюдением Зехова.

На замечание мое Штадену, что, сделав значительную издержку на приобретение колонн, мы впоследствии все можем подвергнуться ответу, он согласился с этим, но возразил:

– Посуди сам, Иван Степанович, приедет государь на завод – темно и мрачно! А с деревянными колоннами светло и красиво! Об издержках спрашивать не будут! Впрочем, я согласен, чтобы чугунные колонны остались бы в штамповой, но вместо парной установки в ширину поставить только по одной посередине, т. е. вместо 32–16, а остальные разместить снаружи, под фронтоны.

Позвали архитектора и механика, потолковали и устроили, как захотел опять Штаден. Строение в ширину было около семи саженей. Потолочные балки были срощены из трех кусков. Назначение колонн было именно поставить их под сращение оных для прочности. Для чугунных колонн положен был где следует фундамент и за установку 16 колонн рабочим уплачены деньги. За вытаскивание – еще. Стали класть новый фундамент посредине – новая издержка. Наконец, колонны поставили – а тут балка в двух местах сращения осела, и потолок стал угрожать падением. Новые толки, новые хлопоты, новые издержки. В сращение пропустили железные связи и стянули оные сверху потолка еще железными полосами. Исправление временное и непрочное. К счастью для заводского начальства, через год пожар, истребивший почти весь завод, исправил дело, и счеты, и самое здание.

Отставка. – Поиски новой службы. – Штаден. – Пожар на Тульском заводе. – Поездка в Санкт-Петербург. – Князь А. С. Меншиков. – П. А. Колзаков. – Д. Н. Блудов. – Причисление к министерству внутренних дел. – Присяга в сенате. – Занятия при министерстве.

В первых числах декабря 1833 г. (sic) вышла мне отставка с чином генерал-майора, с мундиром и пенсионом 2/3 жалованья. Командуя в отсутствие Философова Тульским оружейным заводом, я надеялся, что меня ни часу не задержат; между тем положение мое было вовсе не завидное. Ни гроша денег в кармане, долгу по распискам казначея до 2500 рублей и помощи ниоткуда в виду. Жена в третьем месяце беременности, со всеми признаками чахотки, так что проезжавший в то время через Тулу доктор Буковский, вернувшись в Смоленск, объявил родным нашим, что он не полагает ее более в живых. Ни экипажа, ни средств экипироваться – одним словом, не могу сказать, что могло меня в то время поддерживать, хотя нисколько я не упал духом! На мое место был назначен полковник Михаил Тагайчинов,[397]совоспитанник мой по корпусу, служивший в конной артиллерии, который принял мою должность в январе месяце. Узнав от брата своего о моем критическом положении, он обратился к капиталистам из оружейников братьям Лялиным,[398]Короткову и к одному из старых подрядчиков, убедил их сделать для меня складчину, что составило до 1800 рублей, а в остальной сумме положили за меня собственную расписку и, кроме того, ссудили меня 200 рублями. За квартиру я предоставил хозяину всю мою мебель, а свояк мой, Ф. Н. Гальцов, пригласил меня и все мое семейство к себе, в деревню Невинцы.

Генерал Вельяминов,[399]узнав из приказов о моей отставке, с первой почтой прислал мне ругательное письмо, в котором пишет, что я разрушаю все его расчеты, которые имел относительно меня, и, приводя как мое настоящее положение, так равно и те затруднения, которых я неминуемо встречу, отыскивая опять службу, без которой не могу существовать, прилагает в своем письме другое, на имя начальника морского штаба князя Меншикова, и копию с оного, предоставляя на мою волю – доставить князю лично, или переслать по почте, или и вовсе уничтожить. Содержание сего письма, насколько теперь могу припомнить, заключалось в следующем: «Любезнейший адмирал! Думаю, что ты не помнишь общего нашего сослуживца Жиркевича, о котором я хочу просить тебя. Я знаю его вполне. Человек бескорыстный, умный и распорядительный. Он теперь в отставке и состоит на пище св. Антония.[400]Доставь ему твое покровительство и место, ты сделаешь истинное благодеяние и полезное для службы» и проч…