Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли

продуктов питания несколько выросло[953]. В результате цены снова упали. Однако в целом цены сохраняли тенденцию к росту. Следующий финансовый кризис – в 2008 году – привел к исчезновению самых дорогих товаров, но даже покупка дешевых превратилась в бремя для многих кошельков. Цены на ряд продовольственных и промышленных товаров выравнивали с помощью государственных субсидий (в частности, на хлеб и переработанные злаковые, например овес). Но цен на многие другие товары это не коснулось[954]. Лекарства – важнейший сектор розничной торговли, как стало понятно по расплодившимся повсюду аптекам, – продавались по грабительским ценам, особенно с учетом того, что люди предпочитали фирменные фармацевтические препараты дженерикам, даже если речь шла о простом аспирине[955].

Особенно нелегко приходилось пожилым, чьи пенсии едва удерживали их на уровне прожиточного минимума. В 2008 году газета «Известия» опубликовала дневник пенсионерки из Орла Людмилы Кадиловой, где та рассказывала, как она сводит концы с концами на 100 с небольшим долларов в месяц. Питаясь в основном базовыми продуктами – такими, как пшено, гречка и макароны с каплей дешевого маргарина, – она иногда «раскошеливалась» на рыбу. «В киоске у дома купила рыбу. Не семгу, вкус которой давно забыт, не минтай по 102 рубля, а просто мороженый кусок чего-то бесформенного из голов и хвостов. 70 рублей. Обжарю, обваляю в специях – будет пир». Кадилова смиренно и с юмором описывала, каким стрессом мог обернуться даже незначительный ремонт, в результате которого у человека могло не остаться денег на еду, и страх оказаться по уши в долгах («Молодые раздражаются: не успеете получить пенсию и уже мчитесь платить ЖЭКу, лучше бы себе что-нибудь купили») [Кадилова 2008][956]. В Петербурге жизнь была, мягко говоря, не легче.

Тем, кто мог позволить себе чуть больше, походы по магазинам тоже не всегда приносили радость. «Я вижу, как все это меняется постепенно, как любимые магазины закрываются, открывается не пойми что», – сокрушалась одна дама 60 с лишним лет в 2009 году[957]. Даже для тех, кто не питал особой любви к заурядному советскому продуктовому магазину поблизости, его закрытие создавало неудобства, а открытие трех более современных магазинов в полукилометре от дома не служило утешением[958]. Особенное беспокойство внушал вид пустой булочной.

В замешательство приводило и само наличие выбора. На излете советского периода для ленинградцев, оказавшихся за границей, посещение западных магазинов порой оказывалось непростым и даже травматичным опытом[959]. Советские товары могли быть разного качества, но люди знали, как обойти систему. У продавцов часто спрашивали совета и ценили обезоруживавшую откровенность, продиктованную полным отсутствием ответственности за продаваемый товар. Продавщица легко могла сказать, что колбаса годится только на корм собакам, и на вопрос: «А это у вас свежее?» – ответить: «Не очень»[960].

Брошенные на произвол судьбы люди вдруг увидели, что новые стандарты не всегда надежнее прежних. В супермаркетах часто обвешивали – равно как и на рынке (в 2005 году году журналист, специализировавшийся на расследованиях, обнаружил партию клубники, где на каждой корзиночке был указано: «700 г», хотя в каждой было не больше чем полкило [Тумалаев 2005]. Среди овощей, где бы их ни купили, обязательно попадалась парочка испорченных (в супермаркетах покупатель мог выбирать лучшее из предложенного, но и там фрукты и овощи бывали лежалыми). А в числе бабушек, продававших собственноручно собранные овощи «с собственного участка», вполне могла попасться специалистка по перепродаже отбракованного товара из магазина[961].

Тревожило и исчезновение прежнего соотношения между продуктами первой необходимости и деликатесами. Так, фермерский копченый лосось (подававшийся прежде на партийных банкетах) стал стоить дешевле творога, который еще в советские времена считался базовым продуктом питания, особенно полезным для детей[962]. Если в целом дефицит как явление остался в прошлом (правда, украинское торговое эмбарго 2005 года спровоцировало панические закупки соли), покупка еды по-прежнему порождала острое беспокойство.

Распространены были также опасения, будто продукты стали менее вкусными и «здоровыми», чем раньше. Беспокойство по поводу «подделок» значительно улеглось (хотя при покупке промтоваров страх еще оставался), но на смену ему теперь пришла забота о «натуральности» продуктов[963]. В советское время, как всем казалось, «химикатов» в продукты питания не добавляли. Скорее всего, это была иллюзия: о промышленном производстве продуктов питания отдельные плановики мечтали еще до 1917 года, а в 1930-е оно стало гордостью и радостью сталинского партийного руководства[964]. Хрущевская эпоха ознаменовалась масштабным развертыванием химической промышленности, а «натуральные» ароматизаторы и консерванты можно было обнаружить и в советских продуктах (например, в бутилированных напитках, продуктах из свинины, сладостях и выпечке, соусах)[965]. Но на советских этикетках состав продукта не указывался, поэтому для покупателя всех этих добавок не существовало. Для людей, которые всегда полагали, будто едят продукты, изготовленные традиционным способом, читать на упаковке, что ее содержимое сводится к ароматизаторам, пигментам, глюкозе и воде, было настоящим шоком[966]. Особенно обидно было, когда проверенные бренды, вроде «Метрополя», начали использовать менее качественные ингредиенты (например, маргарин вместо масла), хотя навязчивая постсоветская идея о сокращении потребления жиров давала производителям все основания менять рецепты[967].

В любом случае состав потребительской корзины перестал быть «традиционным». Официальная статистика 1990-х – начала 2000-х вызывает ощущение смены приоритетов. Производство большинства продуктов питания сократилось, но объем производства мясных консервов держался на уровне выше среднего; больше стало не только свежих овощей (значительная их часть теперь поступала из частных хозяйств), но также овощей консервированных и замороженных, сухой молочной сыворотки и «жидких и пастообразных молочных продуктов», используемых для производства промышленных фруктовых йогуртов и десертов [Сергеев 2004: 44–45][968].

Западные товары потеряли свое очарование – и не только потому, что поддельное немецкое пиво вряд ли очень нравилось тем, кому его продавали. В некоторых случаях вещи, произведенные за пределами России, действительно были ниже качеством – в российском горьком шоколаде, например, процент какао-масла был выше, чем в импортном темном шоколаде более дешевых марок, – или же попросту не соответствовали местным вкусам. Насыщенность продовольственного рынка импортными товарами вызывала особую тревогу и раздражение во время экономического кризиса в августе 1998 года[969]. Люди, особенно старших поколений, были убеждены: «отечественного производства» – значит, отличное. И выбирали масло «Вологодское», а не «Валио» (хотя на самом деле обе марки производила финская компания), а из пива – «Балтику» и «Невское», а не чешские или датские сорта (хотя оба местных пивоваренных завода принадлежали иностранцам)[970].

Два последних примера свидетельствуют о тенденции подчеркивать местный колорит продуктов и напитков. На