Камера - Джон Гришэм

– В чем причина твоей жестокости, Сэм? Где тынаучился ненавидеть чернокожих, евреев, католиков – тех, кто хоть самую малостьне похож на тебя? Этот вопрос ты себе не задавал?

– Нет. И не собираюсь.

– Понимаю. Ты есть ты. Ты – натура цельная,ясно. С этим ты родился и ничего поделать не можешь. Гены. С ними ты гордоляжешь в могилу.

– Это мой образ жизни. Другого я не знаю.

– Но что же тогда случилось с моим отцом?Почему яблоко упало так далеко от яблони?

Затушив окурок, Кэйхолл уперся локтями в стол,вокруг прищуренных глаз собралась густая сетка морщинок. Лицо Адама находилосьпрямо перед решеткой, но Сэм не смотрел на внука. Взгляд его был направленвниз.

– Вот оно. Опять Эдди. – Фраза прозвучаланепривычно глухо.

– Что-то в его воспитании оказалось упущенным,так?

– Эта тема никакого отношения к газовке неимеет. Или я ошибаюсь? Не связана она и с ходатайствами, апелляциями,протестами. Мы тратим время впустую, Адам.

– Ну же, Сэм, наберись мужества. Скажи, что утебя не вышло с Эдди. Разве ты не объяснял ему, кто такие ниггеры? Не учил егоненавидеть чернокожих сверстников? Жечь кресты? Может, ты не брал Эдди с собойна суды Линча? В чем причина?

– О том, что я состоял в Клане, Эдди узналлишь по окончании школы.

– Почему же? Было стыдно признаться? Но ведьдеяния предков являлись предметом семейной гордости, так?

– Про предков в доме не говорили.

– Опять-таки – почему? Ты же член Клана вчетвертом поколении, корни вашей ненависти к чернокожим уходят во временаГражданской войны, по твоим же словам.

– От них я не отказываюсь.

– Неужели ты не сажал Эдди на колени, непоказывал ему фотографии из старого альбома? А как же вечерние сказки огероических Кэйхоллах, белых капюшонах и великих магах? Должен же отец делитьсяс сыном преданиями о славном прошлом?

– Повторяю, о прошлом мы не говорили.

– Хорошо. Но когда Эдди повзрослел, ты непытался обратить его в свою веру?

– Нет. Эдди был другим.

– Другим? Не умел ненавидеть?

За перегородкой раздался надсадный кашель.Лицо Сэма побагровело, он стал жадно хватать воздух ртом. Поднявшись со стула,уперся руками в колени. Мучительный приступ продолжался, на цементный поллетели сгустки мокроты. Наконец Кэйхолл медленно выпрямил спину, по багровымминуту назад щекам разлилась мертвенная бледность. Он перевел дух,подрагивавшей рукой достал из пачки сигарету, закурил. Лучшее лекарство отбронхита – табак.

– Эдди рос очень впечатлительным ребенком. –Голос его звучал хрипло. – Мать виновата. Хотя сделать сына неженкой она так ине смогла. Драться мальчишка умел не хуже других. – Последовала глубокаязатяжка. – По соседству с нами жила семья черномазых…

– Чернокожих, Сэм, мы же договаривались.

– Извини. Неподалеку от нашего дома жилиафроамериканцы, Линкольны. Мужа звали Джо, он долгие годы работал у меня наферме. Имел законную жену и выводок африканят. Один оказался ровесником Эдди.Они были лучшими друзьями, водой не разольешь. Тогда это считалось обычнымделом – играешь с кем хочешь. У меня самого имелась куча маленьких черномазыхприятелей, правда. Когда Эдди пошел в школу, то очень огорчился: он садится водин автобус, а негритенок, Куинс Линкольн, – в другой. Эдди часто негодовализ-за того, что я не разрешал ему ночевать у Линкольнов и на порог не пускалего друга. Вечно сыпал вопросами: почему черные живут так бедно, одеваются влохмотья, почему у них так много детей? Он здорово переживал за них, рос нетаким, как все. И чем старше становился, тем заметнее была разница. Увещеванияна него не действовали.

– А ты все-таки говорил с сыном? Пыталсяраскрыть ему глаза?

– Пытался объяснить, что к чему.

– Что именно?

– Ну, говорил про необходимость держать черныхна расстоянии. Ведь раздельное обучение – и в самом деле благо. Так же, какзапрет на смешанные браки. Африканцы должны знать свое место.

– Где же оно?

– Им следует находиться под постояннымконтролем. Слышал присловье: дай негру палец, и он отнимет всю руку? Откуда унас преступления, наркотики, СПИД, упадок нравов?

– Ты забыл упомянуть ядерное оружие и укусыпчел.

– Зато ты меня понял.

– А как насчет основных понятий? Насчет праваголоса, права зайти в ресторан или туалет, права на работу, учебу, жилище?

– Точно так же рассуждал и Эдди. К окончаниюшколы он только и знал, что твердил о расовой нетерпимости. А когда емуисполнилось восемнадцать, ушел из дома.

– Тебе его не хватало?

– Особо я не скучал, по крайней мере в первоевремя. Слишком уж часто мы ссорились. Узнав, что я состою в Клане, Эдди менявозненавидел. Так он, во всяком случае, заявлял.

– Выходит, ты думал о Клане больше, чем особственном сыне?

Сэм опустил голову на грудь. Негромкошелестевший под потолком кондиционер совсем стих. Адам торопливо строчил что-тов своем блокноте.

– Эдди рос отличным пареньком, – задумчивосказал Кэйхолл. – Иногда мы ходили с ним на рыбалку. О, это было праздником дляобоих! Я садился на весла в старую надувную лодку, он забрасывал удочки. Возере водились карпы, окуни, караси; мы торчали там до утра. А потом Эддикак-то внезапно превратился во взрослого и вместо любви начал испытывать ко мненеприязнь. Сам понимаешь, я не пришел от этого в восторг. Он считал, я долженизмениться, а мне хотелось, чтобы сын смотрел на мир глазами белого человека.Мы расходились все дальше. Когда развернули борьбу либералы, мои надежды пошлипрахом.

– Эдди принимал участие в движении?

– Нет. Слава Богу, хватило ума. Сочувствоватьон сочувствовал, но рта не раскрывал. В наших местах шумели в основном евреи.Помощи со стороны им не требовалось.

– Что он делал, уйдя из дома?

– Записался в армию. Это был самый простойспособ свалить из Миссисипи. Вернувшись через три года, привез с собой жену.Жить молодые предпочли в Клэнтоне, видели мы их нечасто. Иногда Эдди навещалмать, со мной же почти не разговаривал. Тогда, в начале шестидесятых, как разначали поднимать голову афроамериканцы. Естественно, активизировался и Клан,особенно на юге штата. Но Эдди избегал наших сборищ.