Камера - Джон Гришэм

– Нет. Стараюсь помнить только хорошее.Поскольку другого отца у меня не было, я не знаю, как оценить его. Он не курил,не пил, не играл в азартные игры, не употреблял наркотиков. Что еще? Неволочился за женщинами, не истязал детей. У Эдди возникали проблемы с работой,но семья никогда не оставалась без крыши над головой, не голодала. Родителичасто вели разговоры о разводе, однако дальше споров дело не заходило.Несколько раз оставляла дом Эвелин, несколько раз – Эдди. Но оба возвращались.Мы с Кармен к этому даже привыкли. Когда наступали мрачные дни или, как мы ихназывали, тяжелые времена, Эдди удалялся в свою комнату, запирал на ключ дверь,опускал шторы. Эвелин терпеливо нам объясняла: “Папочка нездоров, поэтомуведите себя потише, не приближайтесь к телевизору, не включайте радио”. Она нетолько старалась помочь отцу, она его опекала. Проходила неделя, и Эдди широкораспахивал дверь, будто ничего и не было. Выглядел он при этом совершеннонормально. Если Мы с Кармен задавали ему вопросы, он всегда находил для насвремя. Водил на ярмарки, играл с мальчишками в бейсбол на заднем дворе. Парураз мы выбирались в Диснейленд. Наверное, Эдди был добрым человеком и хорошимотцом. Просто иногда на него нападала хандра.

– Но настоящей близости с ним у тебя не было.

– Это правда. Эдди помогал мне делать уроки,требовал только отличных оценок. Мы вели умные беседы о Солнечной системе иокружающей среде, но обходили молчанием девчонок и автомобили. В нашихразговорах отсутствовала тема семьи или предков. Отец производил впечатлениеочень замкнутого человека. В минуты, когда мне больше всего на свете не хваталоименно его, он без слов запирался в своей комнате. Сэм потер глаза, откинулсяна спинку стула.

– Как он ушел?

– Ушел?

– Я имею в виду его смерть.

Адам надолго задумался. Рассказать осамоубийстве отца он мог по-разному. Мог позволить себе быть жестоким ибесстрастно изложить факты. Подобная откровенность уничтожила бы сидевшегоперед ним старика. Адам испытывал сильнейшее искушение так и поступить. Еще допервой встречи с Кэйхоллом у него мелькала мысль: “Я обязан это сделать. Сэмдолжен страдать, должен в полной мере ощутить свою чудовищную вину перед сыном.Пусть потекут по его лицу слезы раскаяния”.

Но в то же время ему хотелось как можно быстрееснять с плеч тяжкий груз, опустить гнетущие подробности и двигаться дальше,дальше. Сэм был уже достаточно наказан, от смерти старика отделяло меньшечетырех недель.

– Эдди страдал от депрессии, – сказал Адам,глядя на прутья решетки. – Он не выходил из своей комнаты почти месяц. Каждоеутро мать повторяла: “Папочке уже лучше, еще чуть-чуть, и все будет нормально”.Мы с Кармен верили. Он безошибочно выбрал день, тот, в который именно я долженбыл вернуться домой первым. Эвелин была на работе, Кармен гостила у подруги. Яувидел его на полу своей спальни, с пистолетом в руке, “кольтом” тридцатьвосьмого калибра. Один выстрел в правый висок. Вокруг головы небольшая лужицакрови. Я опустился на краешек постели.

– Сколько тебе тогда исполнилось?

– Почти семнадцать. Последний класс школы,круглый отличник. На полу Эдди аккуратно разложил штук шесть полотенец и улегсяпосредине. Я попробовал нащупать пульс, но запястье уже окоченело. Коронерсказал, что смерть наступила три часа назад. Рядом белела отпечатанная намашинке записка, начиналась она со слов “Дорогой Адам”. Отец уверял, что любитменя, и просил прощения. Добавил, что я должен взять на себя заботу о женщинах,что наступит день и я все пойму. Дальше шли распоряжения: сунуть полотенца впластиковый пакет для мусора, протереть пол, вызвать полицию. “Не прикасайся коружию, – дважды подчеркнул он, – и поторопись, пока ты один”.

Адам закашлялся, опустил голову.

– Я сделал все в точности, как он просил, идождался полиции. Минут пятнадцать в спальне находились только двое, он и я. Он– на полу, я – на постели. У меня текли слезы, я спрашивал его: “Зачем?Почему?” Задавал сотни других вопросов. Отец лежал передо мной в выцветшихджинсах, старых дырявых носках и своей любимой футболке. Его можно было бы принятьза спящего, если бы не маленькая дырочка в голове да запекшаяся на волосахкровь. Я ненавидел Эдди за то, что он убил себя, и жалел его, мертвого. Почемуон не поговорил со мной? Потом за спиной у меня раздались голоса. Приехалаполиция. Меня отвели в кухню, набросили на плечи одеяло. Вот так умер отец.

Сэм сидел, прикрыв правой рукой лицо.

– После похорон Ли на несколько дней осталасьу нас дома. От нее я узнал о тебе и вообще о Кэйхоллах. В голове крепко заселаистория со взрывом офиса Крамера. Я начал рыться в старых газетах, делалвырезки. Примерно через год стало ясно, почему Эдди решил уйти из жизни. Покашли твои судебные процессы, отец прятался в комнате, когда же они закончились,Эдди покончил с собой.

Старик опустил руку, глаза его были мокрыми.

– Ты винишь меня в смерти Эдди? Так, Адам?

– Нет. Во всяком случае, не на все стопроцентов.

– На сколько же? На восемьдесят? Девяносто? Утебя было время подсчитать. Какова же моя вина?

– Не знаю, Сэм. Скажи сам. Кулаком Кэйхоллвытер глаза.

– Черт возьми! Я требую максимума. За смертьсына отвечаю только я! Этого ты от меня ждешь?

– Тебе виднее.

– Пошел ты к дьяволу со своим великодушием!Еще одна жертва? Сначала близняшки Крамера, потом он сам, а теперь Эдди?Значит, я уложил четверых? Может, прибавишь еще кого-нибудь? Тогда поторопись,часы тикают.

– А есть кого прибавить?

– Ты про трупы?

– Про них. До меня доходили слухи.

– И ты в них поверил, не так ли? Ты сготовностью принимаешь на веру все, что обо мне говорят, да?

– Нет.

Резко поднявшись, Сэм заметался по комнате.

– Я устал от беседы! – выкрикнул он из угла. –И от тебя тоже! Лучше уж иметь дело с погаными евреями!

– Это легко поправить, – не остался в долгуАдам. Кэйхолл, шаркая, приблизился к стулу.

– Через двадцать три дня пустят газ, но тебяинтересуют только мертвецы. Немного терпения, мой мальчик, и у тебя появитсяновый объект. Ты собираешься действовать?

– Сегодня утром я направил суду ходатайство.

– Замечательно. Тогда убирайся! Вон! Пытказакончена.