Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

Он охотно взялся за дело, крышка повернулась, чмокнула, и парень вручил Луизе компот, как почетный приз.

– Спасибо, молодой человек, вы были очень любезны…

Предложи она юноше провести с ней ночь в отеле, он и то возгордился бы меньше.

Мать протянула Луизе кастрюльку:

– Будьте осторожны, не обожгитесь…

Накормить девочку оказалось очень трудно. Она хныкала, хотела грудь или бутылочку и выплевывала то немногое, что Луизе удавалось влить ей в рот. Через полчаса обе совершенно обессилели. Близнецы играли, дергали плед в разные стороны и пока не доставляли хлопот, но Луиза понимала, что очень скоро оба снова проголодаются и ей придется заняться ими. Она разбавила молочную смесь водой и начала кормить малышку, та глотала – и вдруг заснула, обессилев от голода и плача.

Луиза впервые смогла как следует рассмотреть тонкие черты ее лица, густые, изящно загнутые ресницы, крошечные ушки и розовые губы. От этой красоты у нее перехватило дыхание. В памяти всплыла фраза из письма Жанны: «Ах, какое крошечное личико было у этого малыша!» До чего же странные, извилистые пути выбирают иногда человеческие судьбы… У Жанны отняли ребенка, Луиза не смогла дать жизнь малышу, а теперь вот отвечает сразу за трех чужих.

Близнецы были веселые мальчики, им нравилось играть с ней в прятки и в «ку-ку!», она прятала за спину ложку, погремушку, стаканчик, и они заливались смехом. Подростки сидели спиной к родителям и как завороженные смотрели на красивую молодую женщину, усталую, печальную и все-таки пытавшуюся улыбаться. Удивительное мужество!

Два часа спустя все кое-как наладилось.

Мальчики были переодеты, девочка проснулась, и Луиза немножко ее покормила, а потом свернулась калачиком в тележке, прижав крошку к животу. Близнецы лежали по бокам от нее и тихо сопели.

Она взглянула на бездонное ночное небо, украсившееся звездами, и погладила девочку по нежной теплой головке.

Фернан дунул в свисток, и любой меломан различил бы в этом звуке ноту тревоги, совершенно отличную от воинственно-высокомерной тональности, извлеченной из свистка капитаном Хауслером. На то чтобы отправить в путь семьсот заключенных, понадобилось больше семи часов. Самым слабым Фернан разрешил сидеть до последнего момента.

Он воспользовался ожиданием, чтобы мысленно уточнить стратегию грядущей операции. Самые шустрые и выносливые могли оторваться от группы, значит ему следует возглавить колонну, а старшего капрала Борнье поставить в середину пелотона[71], где его агрессивные задатки имеют меньше шансов проявиться.

Рауль и Габриэль сумели оказаться рядом, нарушив алфавитный порядок, в соответствии с которым формировалась группа, но оба понимали, что в следующий раз им это дорого обойдется: аннамиты ничего никому не спустят, злые, усталые, они только и ждут повода…

Заключенные шепотом передавали друг другу новейшую информацию о военных действиях. Каким-то загадочным, «тюремным», способом последние новости становились известны очень быстро. Генерал Вейган склонен просить о перемирии. Слух об этом облетел колонну, и все поняли: не имеет значения, правда это или нет, впервые мысль о поражении высказана так ясно, а то, что исходит она от главнокомандующего французской армией, а не от руководства Генштаба, утверждающего, что Франция оказывает упорное сопротивление врагу, говорит о многом.

– Что такое? – спросил Рауль.

Он изменился, получив загадочное письмо от Луизы Бельмонт. Устав от мыслей, Ландрад так разозлился и наутро порвал его, а клочки выбросил, но это ничего не изменило: с мыслями не так-то легко справиться.

– Мы выберемся, вот увидишь, обязательно выберемся, – сказал Габриэль, – ты найдешь ее и все выяснишь.

Они были арестантами, обвиняемыми в мародерстве дезертирами и имели больше шансов погибнуть на этом марше, чем оказаться однажды перед судом… Оптимизм Габриэля был смешон, и он это понимал.

– Я хочу сказать, что…

Рауль не дал ему договорить:

– Ей, наверное, было лет тридцать, тридцать пять… Вряд ли больше… В этом возрасте еще рожают…

Габриэль не понимал, о ком он говорит, но перебивать вопросом не стал, чтобы не спугнуть.

– Понимаешь, я все время думаю… Что, если эта сука, Тирьонша была моей родной матерью?.. По возрасту проходит, верно?

– Зачем бы она стала отдавать тебя, а через три месяца забирать обратно? – спросил Габриэль.

– Думаю, пришлось, что объясняет ее ненависть ко мне…

Слово прозвучало.

– Я, конечно, хочу узнать правду, но мне страшно.

Рауль крепко сжал руку товарища.

– Я не могу поверить, что моим отцом был старик, понимаешь? Не исключено, что ее вынудили взять меня в семью. Она прижила ребенка от другого, рогоносец пришел в ярость и заставил ее. А потом…

На свете все бывает, кто же спорит, но Габриэлю казалось, что такой сценарий – дитя озлобленного ума, а не трезвого размышления.

– Заткнитесь, педики проклятые!

Борнье шел вдоль колонны, грозя нарушителям ружьем. Никто не верил, что он воспользуется им по назначению, но прикладом по затылку или по ребрам вполне мог долбануть…

Раздался свисток.

Долгожданный момент отправления настал.

Габриэль слегка прихрамывал, но его рана не открылась, а вот состояние Доржевиля внушало опасения. Журналист еле шел и вряд ли мог осилить тридцать километров до Сен-Реми. Молодой коммунист находился далеко от Габриэля и Рауля, рядом держались товарищи по партии, еще в бараке заметившие, как он слаб.

Солнце сильно припекало, беженцы на дороге останавливались, чтобы пропустить заключенных, но, осознав длину колонны, продолжали движение. Свободные люди и арестанты шли рядом, затрудняя задачу охранникам, они орали, беженцы произносили весьма нелицеприятные замечания, звучали слова «предатели», «шпионы», «пятая колонна». Смысл последнего выражения мало кто понимал, но зачисленные в эту самую колонну казались врагами. Ситуация создалась немыслимая, в воздухе витала агрессия. Фернан не верил, что кто-нибудь попробует отбить заключенных, но приказ о пешем перемещении оставался верхом идиотизма.

В середине дня (они шли больше четырех часов) Фернан разрешил людям напиться из ручья. Обезвоживание грозит смертью, а ему приказали довести заключенных до места живыми, так что будет разумнее нарушить правила.

Оборачиваясь, Фернан не видел хвоста группы, заключенные плелись парами или тройками, одуревшие от жары жандармы и солдаты «путешествовали» независимо от подопечных. Скорее всего, кто-то из арестантов уже сбежал, но перекличка и перегруппировка надолго задержат их на дороге, так что не стоит это затевать.