Аномалы. Тайная книга - Андрей Левицкий

«Star PD» выстрелил, пуля выбила облачко цементной крошки из стены возле головы Амазонки. Ее глаза сверкнули, и Титор упал на бок, дергаясь.

В Смотровой что-то всполошенно басил Наблюдатель. Треугольная дверь поднималась.

— Шут! — крикнула Амазонка.

Громко сопя и потирая плечо, по которому получил дубинкой, толстяк перемахнул через тела оперативников. Встал в дверях Смотровой, поднял перед собой руки и взревел, как раненый буйвол.

Передний ряд кресел сорвало с креплений, они пронеслись вдоль помещения, сшибли с ног склонившуюся над пультом Дину, опрокинули Наблюдателя. Шут отступил, зажмурившись, согнул руки в локтях — и резко подался вперед, выставив ладони, перед собой, словно толкал что-то тяжелое. С десяток кресел и два человеческих тела вдавило в дальнюю стену, превратив в бесформенную кучу. Руки Шута опустились, он открыл глаза и попятился. Увидев, что произошло в Смотровой, крикнул с безумной радостью:

— Ну, я даю!

Груда из обломков кресел с хрустом и треском осела, когда Шут перестал давить на нее. Между искореженными подлокотниками торчала нога Дины в туфле со сломанным каблуком. Нога слабо дергалась.

Титор почти вырубился, когда его схватили. Несколько раз ударили по голове, потащили куда-то. Потом ему показалось, что все вокруг дрогнуло, словно где-то в глубине здания произошел обвал, донеслось удивленное восклицание Шута… А может, это были глюки — чувствовал он себя совсем хреново. Из мозга словно выпарили всю жидкость, превратив его в шар спрессованного пепла и трухи.

Более-менее очнулся он только сидя возле Дины в кресле второго, не пострадавшего от удара Шута, ряда. Из карманов оперативников аномалы достали пластиковые наручники и приковали обоих касовцев к подлокотникам. Под стеной в груде обломков валялся Наблюдатель — большая часть тела завалена, но Титор видел голову, приоткрытый окровавленный рот с раскрошенными зубами и стеклянные глаза.

У него самого перед глазами двоилось, да к тому же текли слезы. Пришлось несколько раз моргнуть, потом с силой зажмуриться, чтобы отчетливее видеть окружающее.

Амазонка стояла слева от экрана, спиной к двери и вполоборота к Титору, а Шут — справа, возле груды обломков и мертвого Наблюдателя. Тьмы не видно — должно быть, осталась в Тамбуре.

Экран исправно отображал происходящее в Детской. Сущность оставалась в той же позе и, кажется, вообще не замечала ничего вокруг. Бункер и правда был оформлен под детскую комнату — кроватка, веселенькие обои, шкаф с игрушками, маленький пластиковый столик, стульчики, грифельная доска с разноцветными мелками. По полу разбросаны куклы и плюшевые звери.

А еще у шкафа стояла капельница. Титор почти не бывал здесь, но со слов Гринберга и Якова знал: иногда в Сущности пробуждается частичка ребенка, которым она была когда-то, и она принимается играть или рисовать, вот только делает это с пугающей механической отчужденностью. Как правило, такие занятия заканчиваются истерикой, после которой она снова впадает в транс. А картинки… Лучше бы она не рисовала их. Сейчас на доске висела одна из работ, выполненная одновременно и очень по-детски, и с такими деталями, которые не может воссоздать нормальный ребенок: что-то вроде красной галактики, похожей на глаз, даже с подобием зрачка в центре, и в зрачок этот, будто в яму или в око смерча, со всех сторон летят тела, причем по большей части — расчлененные. Десятки искаженных лиц, конечности, ворохи тщательно прорисованных внутренностей…

Девочка сидела посреди разбросанных игрушек и качалась взад-вперед. Раньше она носила другой псевдоним, «Усилитель», сменили его недавно. В этом и заключался дар Сущности — она неимоверно усиливала возможности других аномалов, причем, судя по всему, несознательно, на психофизиологическом уровне, так же рефлекторно, как люди дышат.

В Детской было полутемно. Жрец стоял спиной к экрану, сложив руки на груди, рассматривал что-то. Попятился, шагнул в сторону и повернулся, скупо улыбаясь. Стала видна подставка между капельницей и шкафом, с большой цветной фотографией премьера, который в синей рубашке с коротким рукавом сидел, кажется, на кухне, положив руки на стол. Перед ним была вазочка с сушками. Он улыбается — мило, тепло, по-домашнему.

— Это, — заговорил Жрец, показав на фотографию, и голос его зазвучал в Смотровой через скрытые динамики, — я и должен был заслать в головы людей?

Дина зашевелилась в кресле, качнула окровавленной головой и хрипло спросила:

— Чего ты хочешь, Жрец?

— Вождь, — поправил тот. — Теперь называйте меня так. То, что я хочу, я сейчас и сделаю, вам останется только наблюдать. Жаль, что остальные погибли, хотелось бы… больше зрителей. Хотя это не очень важно. Вы знаете, в месте, где мы скрывались, жили двое стариков. Экспериментируя с пси-волной, я наслал ее на старуху. Та залезла на крышу и прыгнула головой вниз на поленницу. Убилась насмерть. А дед как-то понял, что виноват я, наверное, его зацепило краем волны, и он догадался, где источник… затаил злобу. Неважно, теперь мне просто хочется, чтобы вы посмотрели на это.

Жрец щелкнул пальцами. Только сейчас, когда зрение прояснилось, Титор понял, что аномал, хотя пытается бодриться, чувствует себя в такой близи от Сущности не слишком хорошо. На лице его поблескивал пот, а руки Жрец сложил на груди, чтобы не дрожали. Но когда поднял одну, стало видно, что она трясется.

Слева из тени под стеной бункера выбрел, шатаясь, Виталик. В каждом шаге, в каждом движении оперативника было напряжение, лицо искажено, глаза вращались. Он неразборчиво мычал. Виталик шел не по своей воле — пытался сопротивляться, но его тянули, как марионетку, заставляя переставлять ноги. Титор понял: он под контролем. Жрец целиком владеет им, это не оперативник, это он переставляет чужие ноги.

— Хочу, чтобы вы посмотрели, — продолжал Жрец. — Сейчас этот человек хочет освободиться. А сейчас…

Что-то произошло в Детской. Незримое возмущение колыхнулось между Жрецом и Сущностью, сидящей посреди разбросанных игрушек. Девочка закачалась быстрее. Аномал резко и глубоко, со свистом, втянул в себя воздух…

И в этот же миг он «отпустил» Виталика — оперативник качнулся, едва не упал. Разъяренно повернулся к аномалу, сжал кулаки… и сразу разжал.

Потом он закричал.

Это был самый страшный крик из всех, что слышал Иван Титор в своей жизни. Грубое, невыразительное лицо Виталика исказилось смертельным ужасом. Казалось, он вдруг заглянул внутрь самого себя — и увидел там адскую бездну. Оперативник глянул в одну сторону, в другую и бросился к стене бункера, как бык на тореадора, нагнув голову.

Дина, тихо вскрикнув, отвернулась, но Титор не отвел глаз. Виталик врезался в стену и свалился на пол. Встал на колени — и принялся биться лбом, откидываясь назад и резко наклоняясь вперед. Раз, второй, третий, четвертый… Глухой стук доносился из динамиков. Оперативника хватило на шесть ударов, потом треснула кость, он упал.

И больше не шевелился.