Чума теней - Вадим Калашов

Оба залиты кровью, но только все раны Блейри поверхностные, а Краскур уже не мог пользоваться левой рукой.

Блейри отпрыгнул, чтобы утереть с лица кровь, стекавшую из рубленой раны на лбу, и попытался ещё раз воззвать к благоразумию Длиннобородого.

– Довольно, отец! Ради будущего моего сына и твоего внука прекратим этот греховный поединок.

– Греховный для тебя. Ты первый достал меч.

– Но твой клинок – нет, клинок нашей фамилии – первым испил крови! Поверить не могу, отец! И это после того, как я вас уже один раз простил. И тебя, и свою жену.

– Не из великодушия, сынок. А заставив при жизни уступить тебе цепь герцогства и убив нашего малыша!

– Клянусь, что готов был воспитать своего брата, как родного сына. Это она, женщина-чудовище, убила родное дитя, а тебя заставила думать, что по моему приказу. Чтобы ты на почве ненависти ко мне когда-нибудь опять сошёлся с ней! Давай сбросим эту змею с моста и забудем всё, что было. Она и только она причина нашей ссоры!

– Она будет жить, и мы будем продолжать встречаться. А ты правь герцогством, воспитывай сына, заведи любовницу, и о нашей связи делай вид, что ничего не знаешь. И всем будет хорошо.

– Отец, вы не слышите себя. Вы сошли с ума! Но я верну вам разум, избавив от чар этого чудовища!

Сердце Рыцаря опять сошёлся с собственным отцом в поединке. Этот фехтовальный сход закончился в три удара. Двумя обманками Блейри заставил раскрыться Краскура и подрезал ему колено.

И сразу же бросился с занесённым мечом на завизжавшую от страха жену. Краскур застонал, когда понял, что с искалеченной ногой не может догнать Блейри.

– Умри, змея! Умри та, что не ценит прощения!

Он бы точно убил её, если бы не предательство собственного вассала, семнадцатилетнего оруженосца. Герцог доверял парнишке как самому себе, но Солбар, будущая мать-герцогиня это знала, был уже несколько лет влюблён в неё и сходил с ума, зная, что девушка делит супружеское ложе с его сеньором и ложе любовников с отцом сеньора. И только мальчишке ничего не досталось, кроме надежд.

Срывать злость на пажах и младших оруженосцах – всё, что ему оставалось. И в этом Солбар был мастер: дня не проходило, чтобы один из мальчиков не получал затрещину или в нос по надуманным поводам.

Драться с опытным в поединках рыцарем совсем не одно и то же, что показывать удаль на тех, кто младше и слабее, но Солбару сыграл на руку фактор неожиданности. В четыре схода он оттеснил герцога к самому краю моста, а дальше герцог оступился и…

– Солбар! Дай руку, Солбар! Поверить не могу, что ты меня предал… Ты из такой знатной и достойной семьи… Неужели змея и тебя пленила… Дай руку! Я сказал, дай руку своему сеньору, неблагодарный сквайр!

До оруженосца, кажется, только сейчас дошла чудовищность проступка – напасть на сеньора. Уронив меч, он в ужасе пятился назад, а до края моста, где висел преданный всеми герцог, дополз Краскур Длиннобородый.

– Папа, дай мне руку! Дай мне руку, папа!

Но по лицу отца Блейри понял, что руки он ему не подаст.

– Последняя просьба, папа! Воспитай своего внука! Не дай ей сгубить ребёнка, как она уже сгубила одного! Чтобы после твоей смерти он принял страну, а не она – змея лелеет такие планы. Только тогда я прощу тебя, папа, и не буду приходить во сне!

Краскур Длиннобородый мог этого не делать, пальцы уже отказывались служить Блейри, всё равно бы он не избежал падения. Но тем не менее Краскур достал кинжал и несколькими ударами отправил тело сына в реку.

– Я… я сделал это… своего сеньора… я, – Солбар смотрел на свои руки, и всё не мог поверить, что они подняли меч на сюзерена.

– Всё в порядке, юный Солбар. Ты сделал то, что требовало твоё сердце, – сказала теперь уже вдова герцога и обняла оруженосца.

Оруженосец вдохнул аромат её волос и успокоился. Протянул руки, чтобы прижать любимую женщину к груди, но встретил ими воздух. Любимая женщина была уже подле любовника, помогала ему перевязывать раны.

И вдруг оруженосец понял, что так будет всегда. Она будет перевязывать чужие раны, делить чужое ложе, а ему только и останутся лёгкие объятия.

– Госпожа и… господин Краскур. Дозвольте мне, как только стану рыцарем, покинуть герцогство и пуститься в странствия?

– Нашёл время, Солбар! Не видишь, Краскур истекает кровью.

Дай она тогда Краскуру истечь кровью, а потом избавься от сына, или, воспитав его так, чтобы по совершеннолетии, приняв у неё герцогскую цепь, он был бы герцогом только формально, то не пришлось бы сейчас трястись от страха, что какой-то купчишка станет первым человеком в стране. Она правила бы все эти годы.

Но коварная женщина не рискнула, решила подождать другого шанса. Солбар выглядел взбудораженным и непредсказуемым. Он мог как и помочь убить Длиннобородого, так и обвинить, что погибший сеньор был прав – перед ними змея.

Судьба другого шанса не предоставила. Краскур охладел с той ночи к невестке. Всё время проводил с внуком. Матери запрещал с ним даже общаться.

А дальше словно вместе с молодостью из неё стали утекать и коварство и амбиции. Она вдруг начала чувствовать усталость от одних мыслей о новых интригах. Прошли годы. И собственные ужасные поступки ей казались чужими. И только пропажа (по слухам, смерть) сына и открывшиеся перспективы стать никем при герцоге-купце всколыхнули тень той прежней интриганки. Вот только у матери-герцогини уже не осталось бесстыжей смелости жертвовать чужими жизнями, сталкивая самых близких и родных ради своих корыстных целей. Другое дело, Солбар. Он с годами, наоборот, стал способен на то, на что бы не осмелился подростком.

Да, Солбар всегда отличался крутым нравом – пережившие пажество при герцоге в годы, когда он был оруженосцем, не дадут соврать. Но до убийств мальчиков-слуг и затаптывания конём нищей старухи там ещё было далеко.

Каждые несколько лет Солбар возвращался из своих странствий, чтобы задать вдове герцога один и тот же вопрос. И каждый раз, получив ответ «нет», он снова седлал коня и грузил поклажу на мулов.

И так до тех пор, пока ожидание, превратившееся в пытку, не пережгло всё хорошее, что осталось от юного оруженосца, ужаснувшегося предательству сеньора даже ради спасения любимой женщины, а из пламени вылезло наружу нечто, что поначалу пугало даже мать-герцогиню.

Он всё так же стоял перед ней на коленях, но только уже зрелый мужчина, а не молодой рыцарь, и так же просил стать его женщиной. Хотя в голосе уже не было того трепета, а в глазах преклонения. После отказа он не стал седлать коня, а избил конюха якобы за то, что плохо следил за табуном породистых дистриэ в его отсутствие. Бил долго и жестоко, до потери сознания. Потом велел привести в чувство и снова бил.

Конюх стал инвалидом, а Солбар завсегдатаем балов, роскошно одетым кавалером по кличке Франт. Слухи о его бесчисленных любовных победах заставляли мать-герцогиню чувствовать какую-то странную ревность. Она привыкла к постоянному поклонению с его стороны, к мысли, что где-то там всегда есть человек, который видит её во сне и слагает о ней стихи.