Иная. Песня Хаоса - Мария Токарева

«Только бы Вен Аур оставался в кузнице!» — твердила Котя, но ее слабые мольбы не сбылись.

Это случилось в конце лета, когда город хоть немного преодолел мор и голод — в уцелевших садах и огородах кое-как поспели плоды. Болезнь откатилась за стены, настигая все больше лагерь противника. Основные силы наемников Аларгата постепенно рассеивались после многочисленных штурмов и попыток проникнуть в город тайными путями.

Один отряд поймали у детинца еще утром, их допросили, а потом посадили на кол и для устрашения выставили на внешнюю стену. Но за пределами города все еще пенилось буйное море дружины и обычных ратников Молниесвета. Сам же князь не собирался уступать. Видно, давно искал предлог захватить земли брата. Но разве есть какой-то интерес до этого у обычных людей? Котя даже не осталась на казнь. Толпа поднялась с факелами в ночной мгле, чтобы показать неприятелю тела неудачливых лазутчиков. На земляной стене велись какие-то переговоры, а если по-простому — обмен угрозами. Значит, атаки не обещалось какое-то время. Значит, даже у кузнецов нашлась бы свободная минута. Котя устремилась к заветному строению, откуда доносился нестерпимый жар, но тут ее дернула в сторону до боли знакомая мозолистая рука.

— Котя!

— Вен!

Больше слов не требовалось, остались только суетливые мучительно сладкие поцелуи. Исхудавшие лица, обветренные губы, полубезумные от измотанности взгляды — не для сказок картина, не для красивых песен. Они оказались вдвоем возле прогалка межу каменной стеной и деревянной избой, скрытые от посторонних взглядов. Над ними только вилась густая паутина. Сквозь нее трепетал темно-синий отблеск неба.

— Наконец-то! — сладко вздыхала Котя. — Тебя отпустили отдохнуть?

— Да куда там отдохнуть! — потупился Вен Аур, не выпуская из крепких объятий.

Руки его совсем огрубели, от светлой бороды устойчиво пахло паленым, да и на рубахе оставались следы от шальных искорок. Но кузнецы укрощали огонь, учили этого хищника служить человеку. Недаром кузнеца в каждой деревне считали почти колдуном. Да не хватало настоящей магии, чтобы дать новые силы изможденному телу и чтобы отвести угрозу от града.

Вен Аур вновь привлек к себе Котю, зарылся в ее макушку, трепетно вдохнул запах волос, обнимая за талию, гладя спину.

— Как же я устал, Котя, как я устал! — воскликнул он. — Я и раньше уставал, но не так. Это хуже, чем сидеть в клетке у кудесников. Да нет, почти так же. Скажи, ты знала, что случится такое?

Его руки дарили покой, ощущение защиты. Зато его надрывные слова обескураживали, заставляя вновь напоминать себе, что Котена обязана быть сильной.

— Нет, не знала. Поверь, никто не хочет сидеть в этой ловушке. Но выбора у нас нет, — твердо ответила она и снова потянулась губами к его лицу, чтобы успокоить.

Но он отстранился, заглянув в глаза:

— Поэтому надо разомкнуть эту ловушку! Я знаю, как звери отгрызают себе лапы, чтобы освободиться из капкана. Похоже, нам предстоит проделать что-то похожее.

Ладони его легли на плечи, но Котя ощутила лишь холод. Его до дрожи нежные объятия, его странные речи и еще этот напряженный слишком ясный взгляд — прощание. Нет, он не бросал, он прощался, как это делали воины перед битвой. За что? За что, духи милосердные?

Так же ушел страж, который долго ухаживал за вдовой из прядильни. Ушел, чтобы через пару часов его принесли на собственном щите, окровавленного, с отсеченной ногой. Вдова перевязывала его раны, причитала, молилась духам, обещала родить много сыновей. Но он все равно не выжил.

Теперь и Вен говорил так, словно собирался уйти в это страшное месиво. Почему? Зачем? Обычно лучшие подмастерья кузнецов ценились наравне с мастером и до последнего оставались за безопасными стенами. Хотя бы за него сердце не болело вечной тревогой. А теперь заболело и почти разорвалось.

— Что случилось, Вен? — глухо спросила Котена, сжимая кулаки и опуская голову.

— Я не должен тебе рассказывать, никому не должен, потому что в городе много шпионов, — мрачно отозвался Вен Аур, отводя взгляд в другую сторону.

— Но я-то не шпион.

— Да. Тебе можно. Мы же с тобой как одна судьба. Почти…

— Вен! Что же случилось? — почти выкрикнула Котя, чувствуя, как разговор уплывает от темы, от ужасающей правды.

Возлюбленный вновь посмотрел прямо в глаза и молвил негромко, почти шепотом:

— Собирают отряд храбрецов, чтобы поджечь вражеский лагерь.

— И… и что? При чем здесь ты? Ты здесь при чем?

— Пока они строят вал вокруг стены, чтобы легче перемахнуть через нее. Если так пойдет и дальше, нас всех загонят в детинец, — торопливо продолжал Вен Аур. — До осени ждать нельзя. Если сжечь их палатки, создать сумятицу, они нападут. Тянуть больше нельзя, иначе мор скосит наше войско, а голод довершит дело. Тут уж либо всем сражаться и умирать, либо…

— Не надо умирать! — воскликнула Котя, вцепившись в плечи Вен Аура.

Она с силой потянула его рубаху на груди, едва не разрывая небеленый лен. Пальцы дрожали, как и все тело. В горле теснился крик, и хотелось призвать все силы себе на помощь, лишь бы любимый никуда не уходил. Лишь бы не нависала над ним черная тень погибели. Котя не видела героев, которые приносят победу на поле брани или в обороне стен. Зато насмотрелась на раненых — стонущих, искалеченных. Некоторые из них и людей-то почти не напоминали, покрытые ожогами, с выбитыми глазами или отрубленными губами. Представить, что Вен Аур… Нет! Лучше бы она вовсе не умела ничего представлять.

— Мы победим. Обязательно! — говорил он уверенно.

Мальчишка, смелый самоуверенный мальчишка. Да что он понимал? Но Котя одергивала себя, вспоминая, в каком жестоком месте он вырос. Его сражения начались раньше, чем эта осада. И больше его убивала непомерно тяжелая рутина.

— Вен, а что же отряд храбрецов? Как они вернутся в город? — чуть спокойнее спросила она, но ответ вновь сразил ее:

— Никак.

— И ты… Ты… Ты оставляешь меня? Оставляешь, чтобы я превратилась в Генерала Моля с его «песней»? Да разве других не нашлось бы, Вен! Других, кто потерял все и жизнью не дорожит!

Слезы обожгли глаза, как искры из печи. Котя билась и вырывалась, когда Вен Аур пытался обнять ее. Он перехватил ее запястья, но в ход пошли зубы, она прихватила его щеку. А он терпел и вскоре лишь нервно замурлыкал. Кошки тоже порой поют не от радости, а от сильной боли, чтобы хоть как-то успокоиться. И все же это помогло им обоим. Котя прильнула к его груди, почти повисла, слушая удары сердца. Тук-тук… Тук… Лишь бы не прервались. Она вслушивалась все внимательнее, точно памятью своей сумела б сохранить биение этого сердца.

— Котя! — вновь обратился к ней Вен Аур серьезно. — Я пообещал, что буду ради тебя человеком. А людям приходится принимать сложные решения, более сложные, чем нам.

— Но не такие! Не такие! Я не отпущу тебя! Сбежим, сбежим от них! Ты же сумеешь… Ты же… — умоляла Котя, целуя его лицо: щеки, нос, веки, только не губы. Пока не губы. Не тот случай. Поцелуй в губы означают либо радость, либо прощание. Так уж повелось у них.