Фандом - Анна Дэй

Ярость придаёт мне сил. Выбрав удачный момент, я подпрыгиваю и бью Говарда Стоунбека головой в плечо. Застигнутый врасплох, он падает, несколько раз спускает курок, но все пули уходят в небо. Я набрасываюсь на него и в беспамятстве и гневе со страшным криком бью его кулаками в лицо и грудь. Однако любой гем в этом мире сильнее меня, и Говард вскоре стряхивает меня на пол, отшвырнув подальше.

До меня доносятся слабые вскрики Эша, который умоляет меня остановиться:

– Виола, нет!

Говард встаёт на ноги, направляет пистолет мне в лицо, изумлённый неожиданным нападением. Сейчас я умру. Зажмурив глаза, я жду, когда пули ударят меня в живот, голову, шею.

Гремят выстрелы. Четыре гулких удара.

Открыв глаза, я вижу Говарда и солдат на земле. Они лежат безвольно и неподвижно, будто бумажные человечки. Светлые волосы окрашивает кровь, отвратительная ухмылка больше не кривит губы Говарда. Сильные руки поднимают меня на ноги и прижимают к сильной груди. Это Мэтью.

– Ты не ранена? – спрашивает он.

Я не отвечаю, мне едва удаётся дышать.

Мэтью вскидывает Нейта на плечо и тащит к «Хаммеру».

Ко мне подбегает Саскья:

– Виола, прости! Нейт сбежал от нас ещё в притоне.

И ей я тоже не могу ответить.

– Надо выбираться отсюда, – говорит Саскья, помогая Эшу подняться. – Мы пришли за машиной, от других наших мало что осталось. Хорошо, что успели.

Мэтью кладёт Нейта мне на колени. Он тяжёлый, и я выхожу из оцепенения. Поддерживаю его голову на согнутом локте, как новорождённого, и забираюсь на заднее сиденье. Грудь Нейта медленно поднимается, из уголка губы стекает струйка крови.

Саскья и Мэтью занимают передние сиденья «Хаммера».

– Среди повстанцев оказался предатель. Это очевидно. Надо сжечь церковь, пока туда не добрались гемы, – говорит Саскья. Она поворачивается ко мне, и на мгновение мне кажется, что у неё на лице тоже кровь, кровь Нейта, но это лишь родимое пятно. – Торна больше нет. Убит или в плену – не знаю. Теперь решаем мы.

Нейт бы расстроился, услышав эту новость, но мне Торна не жаль. Теперь он не сможет убить Кейти. Машина качается, когда Эш влезает к нам с Нейтом на заднее сиденье. Он помогает мне зажать рану в боку Нейта, и я чувствую, как тёплые струйки крови бегут у меня по пальцам.

– Надо чем-то перевязать… – прошу я.

– Он ранен в живот, – произносит Саскья. Она не говорит, что Нейту осталось недолго, но именно эта мысль звучит в её голосе.

У Нейта очень бледное лицо, совсем белое, почти бесцветное в серебристом свете звёзд. Его золотистые ресницы вздрагивают, дыхание застревает в горле. И я снова слышу писк больничного аппарата, как тогда, во сне.

Скрипнув шинами, «Хаммер» вырывается из гаража. Мэтью выключил фары – не знаю, как он видит, куда ехать в полной темноте, но машина несётся вперёд. Пи… Пи… Пи… Я глажу Нейта по щеке. От боли он состарился лет на двадцать, лицо прорезали глубокие морщины. Наверное, так он выглядел бы через много лет, став взрослым… Но наверняка мы этого никогда не узнаем. Передо мной лицо человека, прожившего жизнь, отца собственных детей. По моим щекам катятся слёзы и падают Нейту на лоб.

Я во всём виновата. Только я. Элис, вероятно, рассказала гемам об этом убежище. Почему я ни о чём не догадалась? Поверила подруге, и солдаты добрались до нас, до моего младшего брата. Сознание собственной вины вытягивает из меня все силы, не оставив ни надежды, ни радости, ни любви. Ничего.

Пи… Пи… Пи…

– Виола… – шепчет Нейт. Струйка крови снова вытекла изо рта, такая красная на белой щеке. – Скажи маме и папе, что я их очень люблю.

– Ты им сам скажешь.

Его веки вздрагивают – Нейт пытается сосредоточить на чём-то взгляд, и писк аппарата замедляется.

– Ты боишься? – спрашивает он.

– Боюсь? Чего?

– Быть повешенной.

Я громко всхлипываю, не сдержавшись, и мои слёзы рекой льются Нейту на лицо.

– Нет, – вру я. – Не боюсь. Это просто книга, чужая история. Мы не можем по-настоящему умереть в книге – так мне сказала Бабба. Ты уснёшь и проснёшься уже дома, с родителями.

– И будет нормальная жизнь, и еда, и футбол, и мягкая подушка на кровати.

– Да, всё так и будет, – тихо отвечаю я, хоть мне хочется стонать, громко и безнадёжно.

Пи… Пи… Пи…

Я словно отделяюсь от собственного тела и смотрю на нас с Нейтом со стороны. У него спокойное, умиротворённое лицо. Над нами огромное, бесконечное чёрное небо с сияющими звёздами. Далеко внизу я вижу себя. Я склонилась над Нейтом, запустив пальцы в его золотистые волосы. Моя любовь окружает нас огромным золотистым шаром. Хочется коснуться этого шара, но боюсь, что он исчезнет.

Пи… Пи… Я жду последнего звука, последнего писка машины. Я знаю, что они означают: так безнадёжно пищит аппарат в больничной палате. Я вытираю глаза и крепко обнимаю Нейта. Наши тела будто сливаются в одно, подпрыгивая и покачиваясь вместе с машиной. Лицо Нейта уже совершенно неподвижно… Пи-и-и… Тишина. Грудь Нейта замирает.

Писк прекратился. Я слышу только тонкий монотонный бесконечный звук.

Нейта больше нет.

С тех пор как мы попали в этот мир, я испытала больше физической боли, чем за всю предыдущую жизнь, – меня били, толкали, пинали, пытались повесить, уже не говоря о невыносимой боли, которую я испытывала от прикосновений Баббы к моему лбу. Но никакая физическая боль не сравнится с мучением от потери Нейта.

Когда били моё тело, я росла, становилась другой – сильнее, лучше. Боль потери словно складывает меня пополам, сжимает в маленький шарик. Я больше не знаю, живу ли я, – мир вокруг ненастоящий, копия другого мира. Или я сама стала копией себя. Всё окончательно смешалось и запуталось.

Не знаю, сколько времени я сижу в машине, покачиваясь из стороны в сторону, вцепившись в безжизненное тело Нейта. Тоненький монотонный звук по-прежнему звенит у меня в голове, и я молюсь, отчаянно и безнадёжно. Пусть это окажется лишь сном, пожалуйста, пусть это будет невообразимо ужасный сон! Когда я проснусь, Нейт улыбнётся мне и скажет какую-нибудь глупость голосом его любимого Шелдона Купера.

Мы останавливаемся у церкви. Мэтью поворачивается ко мне.

– Умер? – спрашивает он.

Какое короткое слово и какое безнадёжное.

Я киваю.

– Мне очень жаль, – говорит Мэтью. – В небе пусто.

Знаю, он пытается сказать, что вертолёты не прилетели, но при слове «небо» мне вспоминаются лишь звёзды.

– Нет времени зализывать раны, – говорит Саскья. – Надо поджечь церковь и бежать за реку. К ничейным землям.