Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

сделать мрачную голую комнату более уютной. Помимо паллеты, на которой, как на матрасе, были расстелены старые джутовые мешки с гербом почтового отделения, обстановка здесь состояла из сломанного стула, стола, на котором стоял горшок с подыхающим растеньицем непонятного вида, и большого открытого чемодана на металлической тележке. На одной стене висело распятие и выцветший календарь «Фрате индовино»[22] за 1997 год. Насколько это возможно, все было тщательно вычищено и аккуратно разложено.

Несмотря на то что из-за всех этих лет, проведенных в неоновом свете, Джузи стала полуслепой и, вероятно, немного тронулась умом, Рикардо тем не менее попытался расспросить ее.

– Призрак? – повторила она, не переставая гладить котенка, уютно устроившегося у нее на коленях, пока двое других терлись о ее ноги. – О да, здесь водятся призраки. Не один, а много. Белые, черные, всех цветов. Но я не боюсь. Я никому не мешаю, и никто не мешает мне. Белый однажды забрал у меня кошку. Но когда он попытался снова, я сказала ему, что они мои и он не должен их трогать, и с тех пор он оставил меня в покое. Это мой дом, я живу здесь уже давно, все меня знают. Я просто хочу остаться здесь в тишине – это же не так много, правда? Кажется, даже те, кто внизу, хотели, чтобы я пошла с ними, но я им отказала. Ты ведь не за мной пришел, да?

Меццанотте бросил дальнейшие расспросы. Он мало что понял из этой бессвязной речи, кроме того, что, возможно, узнал, откуда Призрак забрал одну из своих жертв. Затем оставил Джузи пару коробок печенья, за что старушка не переставала его благодарить.

– Хорошо, а теперь отведите меня в дневной отель, – сказал Рикардо. Согласно мнению Фумагалли, первоначальным ядром и сердцем «Отеля Инферно» была территория бывшего дневного отеля, расположенная под проходом к поездам и кассовым залом.

Когда они шли по бесконечному коридору, заваленному разнообразными обломками, где, казалось, уже много лет не ступала нога человека, Меццанотте подумал, что подземелья вокзала вполне заслуживают такого названия. В мрачных, кишащих отбросами общества закоулках, куда он спускался с этим железнодорожным Вергилием, точно было что-то от ада Данте. В его памяти всплыли стихи из школьных лет, которые он сейчас читал про себя, находя их вполне подходящими:

Я увожу к отверженным селеньям,

Я увожу сквозь вековечный стон,

Я увожу к погибшим поколеньям…[23]

После других терцин, которые он не запомнил, шла та самая знаменитая строка, которую знали все, но Рикардо избегал его повторять, потому что звучала она не очень благоприятно:

Оставь надежду, всяк сюда входящий[24].

Они шли дальше, пока Бельмонте не остановился перед небольшой железной дверью, возясь со связкой ключей, висевшей у него на поясе.

– Вот здесь, – сказал он, открывая дверь на каменные ступени, исчезающие в темноте. – Дневной отель находится внизу этой лестницы. Желаю удачи.

– А что, разве вы не идете? – удивился Меццанотте.

– Ни за что. Я буду ждать вас здесь. Вы даже не представляете, что найдете там, – железнодорожник погрозил указательным пальцем. – Надеюсь, что у вашего фонаря хорошо заряжены батарейки. Там нет электричества, и если вы его потеряете, то останетесь в полной темноте.

«И мы тоже играли в Вергилия», – подумал Рикардо, крутя фонарь в руках. Затем он включил его и начал спускаться по ступенькам.

* * *

Закончив разговор по телефону, Лаура упала на кровать, обливаясь по́том, одновременно измученная и воодушевленная. Она только что сделала, возможно, два самых сложных и важных телефонных звонка в своей жизни, и оба они прошли хорошо. Лаура почувствовала такое облегчение, что ей захотелось смеяться и плакать одновременно.

В то утро, всего несколькими часами ранее, она была в полной панике. Прошло два дня с тех пор, как Лаура дала Соне торжественное обещание, что вытащит ее из беды, а она все еще не знала, как его выполнить. У нее оставалось всего два дня, прежде чем девушка совершит какой-нибудь безрассудный поступок. Если б она действительно покончила с собой, это была бы и ее, Лауры, вина. Как она сможет жить с такой тяжестью в душе́?

Затем, изучив сайт терапевтического общества в Тоскане, Лаура обнаружила, что среди основных финансистов данного учреждения числился «Гестбанк». Это название было ей знакомо. Если она правильно помнила, это был инвестиционный банк, председателем которого являлся Джироламо Тоцци, чья жена Маддалена до недавнего времени была близкой подругой ее матери. В какой-то момент им даже взбрело в голову свести вместе своих детей; Лауре было семнадцать лет, а Оттавио Тоцци – восемнадцать. Соланж так сильно ее достала, что та наконец согласилась пойти на свидание. Ну и как все прошло? Катастрофа, иначе не скажешь. В ресторане Оттавио не только изводил ее безостановочной болтовней о вечеринках, на которых она не была, о клубах, о которых она никогда не слышала, о знакомствах с известными людьми, которые в основном были ей неизвестны, – но и по меньшей мере три раза отлучался в туалет, чтобы вернуться, фыркая и подозрительно потирая ноздри. Еще более неприятным было осознание того, что во время всего ужина Тоцци-младший только и делал, что намекал на момент, когда трахнет ее. Не нужно было обладать особыми способностями, чтобы понять это, учитывая, с какой настойчивостью он приставал к ней еще до десерта. В машине Оттавио буквально набросился на нее, и, чтобы погасить его пыл, потребовалось ударить его коленом между ног.

Лаура подозревала, что Оттавио Тоцци наверняка в курсе того, что его родители щедро поддерживают реабилитационное сообщество для наркоманов. Это, возможно, давало ей шанс спасти Соню. Она лишь надеялась, что разрыв отношений с Соланж не оставил в Маддалене слишком много горечи и что она уже забыла о неблагоприятном исходе свидания между Лаурой и этим неуклюжим засранцем, ее сыном.

Как бы то ни было, время поджимало, поэтому Лаура набралась храбрости и позвонила. Сначала отношение женщины к ней было холодно-отстраненным, но как только Лаура начала рассказывать о своем опыте работы в Центре помощи, Маддалена стала внимательной и участливой. После того как девушка закончила рассказывать драматическую историю Сони, глубоко тронутая госпожа Рицци заверила ее, что двери общины будут широко открыты для ее протеже уже завтра. При всех суммах, которые она и ее муж вливают в их бюджет, это была услуга, в которой они вряд ли могли ей отказать.

Оставалось еще организовать побег Сони, но большинство вопросов к