Книга - Ефимия Летова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он ведь тебе нравится, Крейне?
— О да, мой Вират. И он никогда бы не сделал мне больно.
Ему нечего мне возразить, и вместо ответа Тельман прижимается лбом к моей голени. Вздрагивает от болезненной судороги, но не отступает.
— Перестань! — я отталкиваю его. — Зачем эти самопожертвования? Не нужно…. Но и бессмысленной ревности тоже не нужно. Я руководствуюсь не симпатиями — здравым смыслом и только. Я же с тобой. Если уж после всего случившегося я здесь с тобой…
— Как всё глупо вышло, — глухо говорит Тельман, уже не глядя на меня. — Я не буду тебя удерживать силой, Крейне, но я так хочу, чтобы ты осталась. Почему я не понял этого сразу…
— Я тоже хочу остаться, — отвечаю я и едва ли не затыкаю себе рот кулаком. Но слова уже сказаны, и в них, проговорённых вслух, есть какая-то магия, незримая, но весомая, почти фатальная.
…
Нужный нам район Радуги лежал по другую сторону от Пирамиды относительно Каменного Дворца. Это был долгий путь, особенно с учётом объезда по дуге русла высохшей Шамши.
Я хотела ехать напрямую, и Тельман согласился, хотя изначально был против, категорически против подъезжать к Пирамиде ближе, и я не понимала причин такого упрямства. Впрочем, судя по его лицу, он и сам их не совсем понимал. Каким образом нас могло коснуться близкое соседство нелюдимых магов и спящих божеств? Кому мы нужны?
По мере продвижения вглубь пустыни стражники-сопровождающие изменили диспозицию — теперь они окружали нас кольцом, спереди, сзади и по бокам. Мерная тряска убаюкивала, и я намотала поводья на запястья, боясь задремать и свалиться. Платок-арафатка развивался вокруг головы, жар, казалось, шёл не с оранжевого неба, от раздувшегося светила, а снизу — от камней и песка.
Из забытья меня вывел крик впереди идущих — предостерегающий, пронзительный. Агрессивно, протяжно захрипели, заволновались камалы, Тельман мигом оказался рядом, прижимаясь вплотную, настороженно глядя вперёд, и в его руке самым немыслимым образом сверкнуло изогнутое серебристое лезвие какого-то кинжала или меча.
— Что такое? — я испугалась, в большей степени от тревоги животных, нежели от человеческой готовности к бою с невидимым пока что противником.
— Лизары, — коротко ответил Тельман, по-прежнему уставившись куда-то вперёд.
— И что? — у меня отлегло от сердца, хотя видеть этих ядовитых вараноподобных ящериц вживую мне ещё не доводилось, но они почему-то не пугали совершенно.
— Их слишком много. И они ведут себя странно.
Я всё ещё не видела ничего за спинами стражников, поэтому потянулась наверх, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
— Они дикие, — голос Тельмана, который был выше и, соответственно, видел лучше, был слишком настороженным. — Дикие одиночные твари, людей боятся. На камалов никогда не полезут, разве что на раненого, полумёртвого… Но сейчас их много. Очень много. И они… они нас как будто не пускают дальше.
— Хочу посмотреть…
— Нечего там смотреть, — сурово отозвался Тельман, и я отчётливо услышала интонации Вирата-старшего. — Твари как твари. Близко лучше не подходить — плюются, и слюна у них едкая. Ткань прожигает.
Я растерялась. Сквозь сомкнутый строй стражников я нет-нет да и могла разглядеть лизаров: бурых, как коросты, длинноногих, по колено людям, полутораметровых в длину, но при этом вертких ящериц, которых действительно было много. И даже без комментариев Тельмана было очевидно, что происходит нечто из ряда вон выходящее: ни одна рептилия, если она не в спячке, конечно, не будет стоять неподвижно перед хрипящими и скалящимися камалами. И одна-то не будет, но четыре-пять десятков… Однако ящерицы стояли, как каменные, уставившись на нас круглыми оранжевыми глазами без век.
— Может, у них этот… брачный период?
— И что, они изучают на нас как потенциальных партнёров для спаривания? — Тельман потёр переносицу. — Бред. Лизары пугливы! Они нападают на мелкое зверьё, они не сбиваются в стаи!
— Значит, ими кто-то управляет, — я обернулась на Пирамиду. Пирамида была такая же, как всегда: черная, мёртвая.
— Зачем? — так же коротко отозвался Тельман.
— Чтобы мы не шли дальше.
— Зачем?!
— Откуда мне знать? Но не сами же они…
— Какой в этом смысл? Мы всё равно перебьём их.
— Значит, кому-то нужно время.
Отряд сплотился и сдвинулся вправо метров на десять. Не отрывая от нас своих горящих песочных глаз, в которых не было ни крупинки сознательности, лизары каким-то волнообразным, цельным движением тоже переместились вправо. Снова замерли.
Ситуация была совершенно абсурдной.
— Повернём обратно? — неуверенно предложила я.
— Вот ещё, — Тельман высокомерно фыркнул. — Пустим их на фарш, да и всё. Давненько мы не проводили чисток, не травили этих ядовитых паскуд.
— Дай-ка угадаю, с тех пор как Вират Фортидер отошёл от дел, так и не травили, — вполголоса произнесла я и тут же громче добавила:
— Но они не нападают.
— Хочешь дождаться, пока начнут?
— Не хочу, чтобы их так просто убивали, особенно если их кто-то заставляет, — я понимала, что мои слова звучат глупо до крайности, но ничего не могла с собой поделать. — Дай мне подъехать ближе.
— Стой на месте.
— Они меня не тронут.
— Да что ты говоришь?! Давай ещё заберём парочку во дворец, самых шипастых, приручим…
— Отличная идея. Я только посмотрю на них вблизи. Иначе никакого совместного сна, мой Вират.
— Ты перегрелась!
— Помоги мне слезть. Я только посмотрю, слышишь? Можешь хоть раз пойти мне навстречу?
— Крейне! — но камал опустился на колени, и я спрыгнула на упругий песок, такой горячий, что он жёг через подошву. Подошла к спинам наших охранников и прикрикнула, едва сдерживая смех — на нервной почве, не иначе — и желание похлопать по плечу ближайшего:
— Р-расступись!
Стражники дисциплинированно шарахнулись в стороны, старательно и грозно щетинясь кинжалами в сторону сошедших с ума рептилий.
Лизары не шелохнулись, но уставились на меня.
Все как один.
Ощущение абсурдности ситуации нарастало. Я оглядела стаю… стадо? Табун? Толпу? — криафарских варанов и, неожиданно вспомнив золотого скорпиутца на пороге собственной спальни, крикнула громче, строго, как на нашкодивших дошкольников:
— А ну, пошли прочь, к тому, кто вас прислал!
И в ту же секунду ощутила, как песок подо мной становится мягким, податливым, а я проваливаюсь вниз, внутрь, не имея возможности ухватиться за что бы то ни было, как-то замедлить своё падение.
* * *
* автор этих слов — немецкий историк Карл Хампе.