Книга - Ефимия Летова

Но Крейне не спит. Смотрит на него снизу вверх, чуть смущённо поджимает губы. Но говорит твёрдо, хотя и тихо:

— Вы можете идти, Рем-Таль. Я с ним останусь. До утра.

У него нет причин возражать, у него нет права возражать.

Он должен быть рад возможности оставить утомительную, почти что ненавистную обязанность круглосуточно присматривать за мальчишкой, давно уже ставшим взрослым. Он может идти к себе, надо только пропустить Крейне. Пусть заходит, пусть остаётся. Это правильно, она его жена.

Надо сделать шаг в сторону и пропустить её.

Надо…

…а он стоит и не может пошевелиться.

Я открываю глаза, осторожно, стараясь не издать ни звука, приподнимаюсь и понимаю, что Тельман всё ещё спит. Обнимает меня во сне, подбородком утыкается в макушку. Очень хочется прижаться к нему плотнее, но страшно разбудить и завершить этот сон для него и явь для меня. Сладкую, уютную явь, которой тоже полагалось быть всего лишь сном.

Мягкий оранжевый свет лампины с горючим сланцем освещает голую руку юноши, лежащую поверх одеяла, и я пользуюсь моментом, чтобы ещё немного его потрогать. Осторожно, едва-едва провести ладонью по шёлковым тёмным волосам на затылке, по бледной, словно светящейся в полумраке коже лба и щеки. Недоумённо моргаю: то ли мне опять что-то чудится, то ли я действительно вижу проступающие на плече и предплечье золотые узоры. Не шрамы, не татуировки, эти рисунки совсем не такие, как у Тиры Мин: никаких ощутимых следов, безупречно гладкая кожа. Может быть, это последствия употребления золотой дурманящей скорпиутцевой пыли? Но они слишком правильные.

Буквы или… руны. Да, точно. Это похоже на те самые древние руны, которые я видела на стене в Пирамиде. Древний, давно забытый язык, знаки, округлые, как смесь корейских иероглифов и арабской вязи.

…да ну, бред какой-то! Спустя мгновение видение пропало, и я потихоньку стала выбираться из бескрайней кровати Вирата Тельмана. Удобная, спору нет, и всё равно она мне не нравится. Вот только стоит ли возмущаться, если так или иначе мне нужно уходить? Если так или иначе моё место должен занять кто-то другой, точнее — другая? Вот уж чего я никогда не стала бы желать, так это страдающего в одиночестве до конца своих дней Тельмана. Пусть найдёт себе другую, пусть у него всё будет хорошо, пусть он будет счастлив…

Вот только я ничего не делаю для того, чтобы вернуться. Я даже не могу заставить себя всерьёз об этом задуматься. Зато в моей голове много других, совершенно лишних, ненужных мыслей.

Я думаю о кандидатуре нового виннистера Охрейна и о том, что можно действительно развивать туристическое направление в местном Эдеме. О том, что нужно проверить горнодобывающую отрасль как вторую самую богатую кормушку Криафара. Предложить исследовать Шашму, высохшую реку вокруг Пирамиды. Заняться струпами, организовать столовые и ночлежки, дать желающим рабочие места в обязательно-принудительном порядке. И ещё…

Наплевав на всё, я снова залезаю под одеяло к Тельману, обнимаю, даже ногу на него по-хозяйски забрасываю. Кровать эту мерзкую сегодня же выбросим, статую тоже уберём. Вчера, когда я сказала, что не смогу остаться в ответ на его почти признание, он так на меня посмотрел, что я почти была готова признаться в том, кто я и попросить о помощи. Не понимаю, что мне делать. Не понимаю, что я должна делать! Не помню что-то важное, не управляю собой в должной мере.

Не хочу ни о чём думать хотя бы ещё пять минут. То есть, хотя бы ещё один шаг.

* * *

— Да хранят тебя каменные драконы, Вирата Крейне.

Голос Тельмана, точно бумажный самолётик, вонзается куда-то между лопаток. Шторы раскрыты, апельсиновый тёплый утренний свет льётся на меня, как вода. На специальной вешалке — причудливая металлическая конструкция, мечта любого дизайнера в стиле модерн, — висит моя одежда, любезно и незаметно доставленная Жиэль или Айнеке: белое, как горный снег, платье с открытыми по местной моде плечами, тонкие карамельного цвета чулки, нижнее бельё простого покроя безо всяких легкомысленных кружев, удивительно мягкое и нежное на ощупь, не вызвавшее, впрочем, никаких ассоциаций с земными видами тканей: трусики и нечто вроде удлинённого топа без бретелек. Кожаные туфельки-сабо.

Ночью Вирата могла разгуливать, как ей пожелается, но начался новый солнцестой, извольте вести себя прилично: сейчас на мне только полупрозрачная ночная рубашка. Немудрено, что встретившийся мне вчера Рем-Таль не мог подобрать слов, вот только непонятно, что его больше разбирало: смущение или возмущение.

— От твоей постели? Они хранят, как могут, но я упрямая.

Знаю, что Тельман смотрит на меня, но не поворачиваюсь к нему, мне даже нравится ощущать его скользящий от затылка до голени взгляд. Надо позвать служанку и переодеться, но я ещё не настолько местная Крейне.

Расстёгиваю пуговицы ночной сорочки, и она соскальзывает на пол. Медленно, медленно беру и надеваю один предмет одежды за другим, чувствую взгляд Тельмана едва ли не ощутимее, не весомее, чем жадное прикосновение раскалённых рук: горячий, почти болезненный взгляд. Тугие чулки из незнакомого материала сопротивляются растяжению. Немного путаюсь в платье — упругий материал обхватывает меня, не прилипая к коже.

— Пришла, значит, — констатирует Тельман охрипшим голосом. — Что это сейчас было, Крейне? Месть? Пытка? Попытка убийства венценосной особы?

Я не отвечаю, продолжая смотреть на невероятное оранжевое небо. Тем временем Тельман подходит ко мне и встаёт за спиной, близко, и в то же время не касаясь.

— Куда поедем сегодня, моя Вирата?

— Угадай.

Он прав: вместо того, чтобы пытаться хоть как-то определиться со своей собственной судьбой, я опять пытаюсь изменить судьбу Криафара. Самоцветный Радужный пояс — ещё одно жемчужина моего мира, не настолько прекрасная, как Криафарский оазис, но более чем ценная.

— Не буду даже и пытаться, моя непредсказуемая Крейне.

— Но ты согласен?

— Конечно. Кажется, у меня просто нет выбора. Между прочим, на завтрашнее утро назначен очередной Совет Одиннадцати, так что можно подкинуть уважаемым виннистерам, чьё количество и без того уменьшилось на одну голову, ещё какой-нибудь головной боли. Так себе каламбур, но…

— Подкинем, — обещаю я, не оборачиваясь. — Вот видишь, наш побег был прощён.

— Не думаю, что в этот раз нам удастся провернуть нечто подобное.

— И не надо. Поедем с отрядом сопровождающих, всё, как положено. И стражей зови, для солидности. В любом случае эффекта внезапности уже не получится, а королю нужна свита.

— Никаких стражей.

— Что случилось? — какая-то нервозность в интонациях Тельмана заставляет обернуться, а он вдруг наклоняется и быстро целует меня в уголок губ. Тут же отстраняется, с усилием гасит охватившую его дрожь отнюдь не любовного характера, но не отходит.