Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

И еще Бёлль вспоминает, что, когда он заканчивал «Письмо», в возрасте 84 лет умер генерал СС Карл Вольф, «авантюрнейший нацист, начальник личного гиммлеровского штаба, который в конце февраля 1945 года пришел к выводу, что война проиграна («можете смеяться: он пришел к этому выводу в конце февраля 1945 года!»). Через посредников он провел переговоры с Аленом Даллесом, после чего немецкий вермахт капитулировал в Италии. Потом, продолжает Бёлль, он был приговорен к четырем годам трудового лагеря, из коих отбыл одну неделю. Позднее, обвиненный в причастности к гибели трехсот тысяч евреев, он отрицал, что знал о существовании лагерей уничтожения. («Это шеф-то личного штаба Гиммлера!»). Он получил пятнадцать лет тюрьмы, после семи был освобожден. И после этого прожил еще тринадцать лет на свободе! Словами: «Так было на самом деле, это немецкая история!» – Бёлль завершает письменное обращение к своим сыновьям, написанное в надежде, что уж они-то сделают выводы из истории нацистской Германии.

Что же касается генерала Вольфа, стоит добавить для молодых читателей, что сюжет про его переговоры с Даллесом и некоторые обстоятельства этого дела описаны в романе Юлиана Семенова и воспроизведены в фильме «Семнадцать мгновений весны», снятом талантливым режиссером Татьяной Лиозновой.

Мы потому столь подробно остановились на «Письме моим сыновьям», что оно вплотную подводит нас к завершенному буквально перед смертью Бёлля роману «Женщины на фоне речного пейзажа». Как уже доводилось писать автору этих строк, главный мотив романа: «убийцы среди нас». Респектабельные палачи с приятными улыбками и благородными сединами надежно чувствуют себя на боннской политической сцене, оживающей на страницах романа. Если в прежних произведениях Бёлля речь шла, прежде всего, о «маленьком человеке», о простых людях, вовлеченных нацизмом в войну и дорого расплачивающихся за безумные идеи германского милитаризма, то здесь мы оказываемся в своего рода «коридорах власти». В центре повествования политики и банкиры, бывшие нацистские генералы и сподвижники нацистской партии, а также их немногие выжившие жертвы.

Мы уже упоминали, что в романе Бёлля возникает персонаж, имя которого остальные герои не решаются произносить вслух, да и фигурирует он отныне под другим именем, внушая остальным, что того, кого не без содрогания вспоминают действующие лица романа, давно уже нет в живых, а перед ними совершенно другой человек (которого и человеком-то трудно назвать – не зря он носил прозвище «кровавая собака»). От него и его сообщников все еще исходит запах крови; по их вине до сих пор сходят с ума, страдают и гибнут люди. Обратим внимание еще на одну характерную деталь: один из ключевых «игроков» на этой сцене носит фамилию Хундт. По-немецки это означает «собака». Это действительно совсем другой персонаж, но Бёлль наградил его именно такой фамилией. По-немецки слово «собака» пишется чуть по-иному, но произносится именно так: хунд. И как бы это имя ни писалось, оно все равно означает «собака».

Как видим, спустя много десятилетий после разгрома рейха тема эта продолжает волновать, рождает острую полемику. Осмысление трагического опыта так важно для литературы ФРГ не только потому, что дают все новые всходы неуничтоженные корни нацизма. Участвуя в формировании антивоенного сознания, в пробуждении коллективной совести, способствуя вытеснению опасных, нацеленных на конфронтацию стереотипов мышления, литература оказывает важнейшее позитивное духовное воздействие. Именно в этой сфере реализуется ее гуманистический потенциал, именно здесь раскрывается ее нравственный пафос. Идея мира как главная мировоззренческая категория резко активизирует общественную функцию искусства, не просто делая его фактором индивидуального и коллективного самоосмысления, но и стимулируя жизненно важное для человечества понимание и доверие.

Идея мира, давний и неизменный постулат творчества Генриха Бёлля, придает его произведениям остроактуальный смысл. Как это нередко бывает в истории литературы, смерть трагически высветила подлинные и еще недостаточно осознанные масштабы его мастерства, резче обозначила его поистине неоценимый вклад в современную мировую культуру. Стоящий у истоков гуманистической антифашистской и антимилитаристской литературы ФРГ, он на протяжении четырех послевоенных десятилетий был ее признанным лидером. В 50-е годы им созданы произведения, которые сегодня можно считать классикой не только литературы ФРГ, но и всей современной литературы, и которые составили ее славу, познакомив мировую читательскую аудиторию с ярким сатириком, беспощадным разоблачителем реставративных, реакционных сил, с художником редкого лирического дарования, способным на глубокие обобщения и тончайшее проникновение в человеческий характер, с писателем, неутомимо исследующим трагические уроки истории ХХ столетия и отчетливо выдвигающим в центр своего творчества идею моральной ответственности личности. Выстраданная, пронзительная тревога за человека с самого начала отличала его произведения. Он не терпел пышных фраз, не любил, когда его именовали совестью нации. Но он действительно был совестью своей страны.

На обложке его последнего произведения «Женщины на фоне речного пейзажа» стоит слово «роман», хотя построено оно как пьеса или скорее как сценарий. Вопрос о жанровой принадлежности этого сочинения, о его художественной структуре заслуживает упоминания еще и потому, что свидетельствует о не прекращавшемся до самого конца эстетическом поиске, о стремлении Бёлля выйти за пределы уже найденного и опробованного.

Бёлль обращается к тем болевым точкам реальности ФРГ, которые мучали, угнетали его еще в начале творческого пути; он вновь размышляет над комплексом проблем, составлявших стержень его повествований 50-х годов. Обаяние его прозы не угасло, не стерлись ее неповторимые черты. Перед нами произведение зрелого мастера, написанное в то же время свежим, почти юношеским пером, темпераментно и страстно, при всей горечи и боли, которыми оно проникнуто. Роман покоряет более всего искренностью выраженного в нем чувства, непримиримостью и принципиальностью авторской позиции. Магия бёллевской прозы такова, что она вторгается в эмоциональный мир читателя, побуждая его к сопереживанию, стимулируя его мысль.

С такой почти наивной, прямолинейной откровенностью мало кто писал о болевых точках национального развития, о кровавых следах прошлого в политических буднях, о том художественном и нравственном ущербе, который спустя столько лет продолжает наносить человеку фашизм, какими бы личинами он ни прикрывался. В остром интересе к моральным аспектам национальной трагедии, в искренности нравственной апелляции к современникам, в глубокой человечности видится смысл этого произведения.

«Убийцы среди нас» – главный мотив романа. Респектабельные палачи с приятными улыбками надежно чувствуют себя на боннской политической сцене, оживающей на его страницах. Неизбежно возникает ассоциация не только с ранними романами самого Бёлля, но и с еще одним выдающимся произведением литературы ФРГ – романом В. Кёппена «Теплица» (1953), запечатлевшим политические будни Бонна 50-х годов. Кажется, что между ними нет временной дистанции, хотя действие у Бёлля относится к 80-м. Разве что постарели, не утратив, впрочем, внешнего лоска, вчерашние военные преступники, прочно вписавшиеся в новый «рейнский пейзаж». «Старая игра», которой в «Теплице» цинично дирижировали бывшие нацистские генералы и прочие высокопоставленные осколки рейха, не прерывалась на протяжении минувших десятилетий. Лишь «правила» стали жестче, да «игроки» изощреннее. Они и сегодня ловко переставляют фигуры на политической шахматной доске, оставаясь при этом сами марионетками власти, – злодеи с серебристыми сединами, благородными манерами и «старинным шармом», присущим «большинству выживших убийц». Они по сию пору вселяют в некоторых участников «игры» такой страх, что те не решаются упомянуть вслух их имена: публично опознать убийц означает поставить на карту собственную жизнь. Тех, у кого слишком хорошая память, здесь упрятывают в психиатрические лечебницы, где «исправляют воспоминания». Иных вынуждают найти вечный приют на дне Рейна.