Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

В конце войны Груйтен два года провел в тюрьме и на принудительных работах. В 1945-м вернулся домой и, уже лишившись всяких амбиций, удовлетворился небольшим предприятием, где весьма неплохо зарабатывал вплоть до своей смерти в 1949 году. Движимый, среди прочего, чувством вины за смерть сына, он стал активным «разгребателем развалин» (в прямом смысле расчищая заваленные обломками зданий улицы) и погиб, провалившись в глубокую расщелину, образовавшуюся, видимо, в результате падения бомбы. О судьбе Лени он позаботиться не успел, оставив ее в трудном материальном положении. Говоря о прошлом Лени, «авт.» считает необходимым подчеркнуть, что хотя она не имела ни малейшего представления о политическом характере и целях нацизма, «коричневая униформа была ей неприятна, особенно противны ей были СА», то бишь штурмовики…

В 1982 году «Шпигель», один из главных культурно-политических еженедельников ФРГ, опубликовал серию статей о «настроении нации». Одна из них называлась «Немецкая депрессия». Важную причину растерянности и беспокойства западных немцев автор видел в нежелании делать выводы из истории. Снова все упиралось в «непреодоленное прошлое», которое тем отчетливее давало о себе знать, чем заметнее «истончалось покрывало благосостояния». Мы не вполне уверены, что автор статьи прав, толкуя о снизившемся благосостоянии западных немцев, но тот факт, что одним из последствий недостаточного внимания к урокам истории становилось расширение неонацистской экспансии на массовом рынке, торгующем настроением, отрицать невозможно.

Нацистская символика и лозунги, публикуемые соответствующими изданиями, находили большое распространение. Массовыми тиражами стали выходить книги вроде «Мифа об Освенциме», в который уже раз пытающиеся доказать, что нацистские лагеря уничтожения, газовые камеры, геноцид – «плод союзнической пропаганды», происки «врагов Великой Германии». Вовсю чеканили памятные медали с изображением, к примеру, гроссадмирала Деница или Рудольфа Гесса, возведенных в ранг «выдающихся личностей немецкой истории». Все это соседствовало с кокетливо-бульварным изображением нацистских времен на экране и сцене. Стоит ли удивляться, что многим молодым немцам, сбитым с толку, нацистское двенадцатилетие начинало казаться славной порой, великим временем немецких удач и победоносных завоевательных походов во славу германской нации, а Гитлер представал как строитель автобанов и умелый, говоря современным языком, «менеджер», покончивший с безработицей в Германии.

Напряженная ситуация глобального противоборства и угрозы ядерной войны, обострившихся в восьмидесятые годы, вновь вызвала прилив заинтересованного внимания к недавнему прошлому. Художественное осмысление всего комплекса проблем, связанных с войной и фашизмом, всегда составлявшее сердцевину послевоенной немецкой литературы, оказалось соединенным с размышлениями о возможностях человека не допустить рокового поворота событий и обеспечить продолжение жизни на земле. Память о прошлом побуждала к глубоким раздумьям об исторической и нравственной сущности мира как ключевой ценности бытия.

Отсюда рождался и более глубокий философский подход к изображению недавнего прошлого в литературе ФРГ, к трудным вопросам, которые, собственно, ставились в творчестве демократически настроенных писателей с самого начала. Речь шла, в частности, о том, как и почему оказывался притягательным фашизм с его установкой на агрессию и милитаризм, почему становились популярными люди, с которыми Бёлль связывал понятие «буйвол», понимая под этим тупую грубую силу, олицетворявшую войну.

Молодежи активно навязывался в массовой литературе фальсифицированный образ недавнего прошлого. Пора – таков был девиз неоконсервативных идеологов и «новых правых» – покончить с «ложью об Освенциме», с «неуважением к доблестным солдатам рейха» (в том числе эсэсовцам). Весьма нередко подобного рода идеологические доктрины встречали сочувственный отклик в разных кругах тогдашнего боннского общества, включая коридоры власти. «Большая уборка истории», производившаяся неоконсервативными пропагандистами, была призвана обелить, сделать безобидным фашизм, снять с него обвинения в неслыханных преступлениях перед человечеством. Такое насилие над историей, полагали демократически и антифашистски настроенные писатели и другие представители интеллигенции, дорого обходится нации, затуманивая сознание новых поколений, закрывая им доступ к ясному объективному анализу истории. Речь шла о необходимости глубокого и полноценного осмысления всех уроков войны и фашизма.

Только целостное понимание истории, готовность осознать трагические страницы прошлого и сделать из него выводы, может идти на благо нации: нельзя говорить о Веймаре (как символе немецкой культуры), забывая о Бухенвальде. Кто всерьез относится к истории, не может обойти один из самых чудовищных «памятников нацистской поры: путь к Фрауэнплану (площадь в Веймаре, где находится дом Гёте – И. М.) ведет мимо лагерных бараков», писал известный писатель и ученый Вальтер Йенс. Итак, спустя четыре десятилетия после разгрома рейха, тема эта продолжала волновать, рождала острую полемику. Участвуя в формировании антивоенного сознания, в пробуждении индивидуальной и коллективной совести, способствуя вытеснению опасных, нацеленных на конфронтацию и агрессию стереотипов мышления, литература оказывала важнейшее позитивное воздействие.

В 80-90-е годы многие в ФРГ, включая некоторых почтенных деятелей культуры, стали утверждать, что нация «устала» нести бремя ответственности за Освенцим, за Холокост, вообще за преступления нацизма. «Не пора ли покончить с этим бременем?» – громко задавались они вопросом. Как раз тогда были показаны по телевидению нашумевшие документальные фильмы «Солдаты для Гитлера» (АРД) и «Подручные Гитлера» (ЦДФ), началась полемика о книге американского историка Д. Голдхагена «Добровольные палачи Гитлера».

Сильнейшую реакцию вызвала фотовыставка о преступлениях вермахта, проходившая в середине 90‐х годов – «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941-1944 гг». Выставку посетило рекордное количество зрителей, в том числе молодежи. Ею восхищались, ее проклинали. Эта выставка была частью обширного проекта, предусматривавшего издание различных научных работ, документальных материалов и т. д. Этот проект должен был дать ретроспективу беспримерной кампании, несшей уничтожение и смерть мирному населению Советского Союза. В рамках этого проекта выставка демонстрировала то измерение войны, которое не имело прецедентов в истории новейшего времени: уничтожение огромного количества мирных жителей, представавшее как часть военного планирования.

В документальном труде, сопровождавшем выставку, говорилось, что «рядовые и низшие чины вермахта уже не отличаются по менталитету от гиммлеровских частей… И в карательных частях, и в вермахте не было недостатка в добровольцах, готовых расстреливать. Хотя и здесь и там были люди, которые не хотели этого делать»…

На выставке, в частности, речь шла о «повседневном расизме регулярных частей», писал «Шпигель». И этот тезис недалек от главного тезиса американца Голдхагена, что повсюду были добровольные палачи Гитлера.

Главная тема фотодокументов – крестовый поход немецкой армии, приведший к уничтожению огромного количества мирного населения.