Люблю тебя врагам назло - Татьяна Никандрова

Я резко сел на кровати, и зачем-то стал озираться по сторонам, хотя размеры комнаты не позволили бы Малыгиной остаться незамеченной. Севка дрых на своей кровати, пуская слюни на подушку, прямо в одежде.

Я подскочил к нему и начал бешено трясти за плечо:

— Сев, ты давно пришел? Алису не видел? — спросил я, пытаясь растормошить друга, который, кажется, был еще пьян.

— М-м-м, — раздалось в ответ.

— Я говорю, Алиса была тут?

— Нет, Дашка, никакой Алисы у меня не было. Клянусь, — не открывая глаз, пробурчал Севка.

— Вот олень! — я дал ему подзатыльник. — Просыпайся, пропойца! Алиса, моя Алиса была здесь, когда ты пришел?

Наконец Севка разул глаза и с непониманием посмотрел на меня. Я еще раз повторил вопрос.

— Никого тут не было, — выдавил друг. — Я пришел… Не знаю, может, часа два назад.

Я схватил телефон и принялся набирать Алису. Странная необъяснимая тревога поднималась во мне. Когда она в очередной раз не подняла трубку, к горлу подступил ком.

"Успокойся! Она просто уехала домой и спит. Чего ты такой дерганный?" — говорил мне здравый смысл.

Я набрал в легкие воздух и постарался сконцентрироваться на дыхании. Боже, в кого я превратился?! Сижу и трясусь из-за того, что девушка не подходит к телефону!

Я откинулся на подушку и, убрав руки за голову, предался воспоминаниям о вчерашнем вечере. Внезапно плечом я почувствовал что-то инородное в своей кровати. Из-под подушки торчал лист бумаги, сложенный пополам. Резким движением я раскрыл находку и первым, что бросилось в глаза, был до боли знакомый каллиграфический почерк.

Я быстро пробежал глазами по строкам. И небеса с грохотом ударились об землю.

— Сука! — заорал я, не узнавая свой голос. Сорвавшийся и жалкий.

Я вскочил и начал с яростью пинать кровать. Боль в ногах отрезвила меня, и я снова поднес к лицу письмо Алисы. Прочел его еще несколько раз, будто отказываясь понимать и принимать написанное.

Меня трясло, как в лихорадке. Аккуратно выведенные буквы, складывались в ужасные слова. А те, в свою очередь, превращались в предложения, которые свои смыслом заживо разрывали меня на куски.

"Ярослав. Спасибо тебе за все хорошее, что нас связывало. Я была счастлива с тобой. Но сейчас нам обоим нужно двигаться дальше.

Ты спрашивал меня о моих чувствах к тебе. Подумав, отвечаю: нет, я тебя не люблю. Безусловно, между нами была взаимная симпатия. Но, я уверена, со временем все пройдет.

Взвесив, все "за" и "против", я поняла, что мы с тобой все же очень разные. Поэтому я хочу продолжить свою жизнь без тебя. Сегодня уезжаю в Италию, а оттуда в Лондон. Я поступила в местный университет, и теперь буду жить там.

Желаю тебе успехов в новой жизни. Мне кажется, Москва по достоинству оценит тебя и твои способности. Будь здоров и помни, что ты особенный.

Твоя Алиса."

Я откинул листок в сторону, повалился на кровать и заскулил.

Никто. И никогда. Не делал мне ТАК больно.

Алиса

Вы знаете, кто такие дементоры? Это существа, которые высасывают из человека все хорошее: радость, любовь, счастье.

Так вот, кажется, после разговора с отцом в его офисе у меня появился свой личный дементор, который сопровождал меня абсолютно везде: дома, в машине, на прогулках с Пиратом, на экзаменах. Он терзал мою душу, когда я принимала ванну, разговаривала по телефону или пила чай.

Тогда, выйдя из кабинета папы, я внезапно поняла, что температура вновь поднялась. И не успела дойти до лифта, как рухнула на пол без сознания. Дальше воспоминания стали мутными.

Кто-то вызвал скорую. Помню, как я ехала в больницу, периодически приходя в себя, и понимала, что горю. Причем горело не только тело, но и душа.

Мне кололи какие-то лекарства, бесконечно спрашивали о самочувствии. Врачи растерянно разводили руками, потому что никаких симптомов болезни, кроме аномально высокой температуры у меня не обнаружилось. Все анализы были в норме, а я продолжала гореть.

Когда отец пришел ко мне в палату и сообщил, что Ярослав на свободе, и с ним все в порядке, я кивнула и снова провалилась в забытье.

А на следующий день температура спала. Так же беспричинно, как и появилась.

В те дни я поняла, что мы живем в очень жестоком мире. Такие люди, как мой отец, богатые и влиятельные, могли вершить судьбу других людей. Легко и безнаказанно. Захотел — засадил в тюрьму, захотел — отпустил.

Ярослав был в опасности, но благодаря моему соглашению с папой, ему дали шанс построить свою жизнь так, как мечтал. И я не могла отобрать этот шанс, возобновив отношения с ним.

Я знала, что если нарушу данное отцу обещание, то Ярослава сотрут в порошок, уничтожат. Я слишком сильно любила его, чтобы так рисковать.

Я хотела, чтобы он уехал подальше от этого города, подальше от Артема, подальше от людей, которые желали ему зла. Он должен начать все с чистого листа.

Когда Ярослав звонил по несколько сотен раз за день, я ставила телефон на беззвучный режим, одевала наушники, врубала музыку и ревела. Глаза, опухшие от слез, стали моим перманентным состоянием.

Мама ругалась из-за того, что я почти ничего не ем. Упрашивала, умоляла, заставляла, но еда, как и многое то, что я раньше любила, потеряла для меня прелесть. Мне не хотелось веселиться, встречаться с волонтерами, работать в саду.

Единственное, на что я была способна, это худо-бедно готовиться к экзаменам. Я решала тесты, читала параграфы и писала сочинения на автомате, словно робот.

Помимо ЕГЭ мне требовалось сдать еще ряд экзаменов для поступления в английский университет, поэтому репетитор приходила ко мне каждый день. Все остальное время я просто сидела в своей комнате, смотрела в одну точку и оплакивала свое похороненное счастье.

Когда на первом экзамене ко мне подошел Ярослав, я думала, что не удержусь и плюну на доводы рассудка. "Гори все синем пламенем! Будь, что будет! Но я не могу без него!" — пронеслось в моей голове.

Но потом я встретилась взглядом с его родными изумрудными глазами и поняла, что люблю его гораздо сильнее, чем себя. Ценю его свободу больше собственного счастья. Верю, что у него все получится, даже если меня не будет рядом.

И я продолжила играть свою роль, несмотря на то, что тысячи маленьких ядерных бомб уничтожали меня изнутри.

На последующих экзаменах он больше не подходил ко мне. Просто стоял и смотрел. И те моменты, когда я чувствовала на себе его взгляд, были лучшими за весь месяц моей лишенной радости жизни.

А потом на выпускном Ярослав подсел ко мне и спросил, люблю ли я его. Зеленые глаза горели болью и отчаянием, и я хотела закричать: "Да! Да! Да! Я люблю тебя! До изнеможения! До одури люблю!"