Пляска на плахе. Плата за верность - Марина Баринова

Видят боги, лучше бы в тот день он распустил руки.

И все же то, что он чувствовал тогда, не шло ни в какое сравнение с эмоциями, обуявшими его сейчас. Теплая волна пробежала по руке, плечу и жадно набросилась на того, кто удерживал его сзади. Человек вспыхнул, точно старательно промасленный факел, выронил нож и резко отпустил пленника. Объятый пламенем, он с воплями метался по комнате, не находя облегчения и, потеряв силы, принялся кататься по полу, силясь потушить огонь, пожравший его темные одежды, шарф, волосы.

«Дерьмо. Они видели. Нельзя дать им уйти, ни в коем случае».

Впрочем, Демоса это решение удовлетворило.

Что-то изменилось за прошедшие годы. Несколько раз он был на грани срыва, рискуя дать вырваться проклятой крови. Это сжигало его изнутри, причиняло невыносимую боль, заставляло голову взрываться. Сейчас стихия разрывала его тело еще сильнее, но отчего-то не доставляла мучений. Ярость утихала, уступая место холодной уверенности. Этот огонь можно было укротить и подчинить своей воле. Однако пока что Демос подчинялся ему. И не противился этому.

«Пусть это проклятье послужит мне хотя бы раз. Вы напали не на того».

— Отпусти ее! — рявкнул он, не узнавая собственного голоса. — Брось нож.

Мучитель Виттории ошарашено взирал на Горелого лорда, которого теперь можно было назвать Горящим — раскаленный воздух окутывал Демоса и преломлял свет, заставлял воздух дрожать. Гацонка воспользовалась замешательством палача, вырвалась и отползла в угол, баюкая окровавленную руку. Она испуганно вращала глазами, не зная, куда смотреть — на Демоса, переставшего быть собой, или на его новую жертву. Головорез попятился, уперся спиной в стену и осенил себя знаменем Пути.

— Во имя Хранителя…

— Никакого Хранителя, ублюдок. Только смерть, — безумная улыбка исказила лицо Демоса, и он сомкнул руки на шее жертвы, давая пламени новую пищу.

«Одно касание, всего одно — и он уже горит».

Кожа здоровяка вздувалась, пузырилась, лопалась, издавала характерную вонь. Одежды истлели мгновенно, а следом за ними и жидкие сальные темные волосы. Демос душил его, дергавшегося, не давая издать ни звука, покуда пламя прожигало плоть изнутри. Канцлер отвернулся, потеряв всякий интерес к палачу, когда у того лопнули глаза. Лишенное опоры тело тут же рухнуло на пол.

Оставался тот, кто задавал вопросы, но в этот момент он уже покидал герцогские покои через окно. Демос метнулся к нему, но опоздал — горячая волна воздуха опалила лишь темное одеяние. Человек лихо приземлился на аккуратно подстриженный розовый куст, ойкнул, но тут же поднялся на ноги и, прихрамывая, скрылся в тени.

«Это все осложняет».

Жар спал, и Демос повалился на пол, распластавшись на холодной мозаичной плитке между двух обугленных трупов, источавших дивный аромат жареного мяса.

«Словно мы и не покидали обеденного зала. Что забавно, это и правда будоражит аппетит. Оказывается, я проголодался».

Все его тело отяжелело, слабость сковала стальными кандалами каждую конечность. С большим усилием он повернул голову и посмотрел на свою руку — на ней не было ни одного ожога, за исключением старых шрамов. Пальцы нехотя пошевелились, когда он напряг кисть. Предполагая страшное, Демос дотронулся ими до черепа и немало удивился, обнаружив не опаленные волосы.

«Почему? Почему я цел сейчас? И почему обгорел тогда?»

Виттория подползла к нему, оставляя тонкий кровавый след на каменном полу. Кое-как она перевязала свою рану, но наспех натянутая на ладонь тряпица все еще сочилась кровью.

— Это ты? — дрожащими губами спросила она. — Снова ты?

— Я, и всегда был собой. Зато теперь ты знаешь и мой маленький секрет. Это было очень жутко?

— Как говаривал мой конюх, можно наложить три ведра в штаны.

«Я и сам едва не наложил. Трудно поверить, что проклятье, которое я все эти годы забивал дурманом паштары, все же оказало мне услугу. Впрочем, теперь проблем прибавилось».

Демос слабо улыбнулся и кивнул на раненую руку жены:

— Ты, полагаю, не умеешь отращивать пальцы?

— Увы, я вообще не могу пользоваться собственным даром. Забавная ирония. Придется обойтись помощью лекаря.

«Не этим ли принципом объясняется то, что я не пострадал от собственного пламени? Но что тогда случилось в охотничьем домике?»

— Найдем его? Может удастся пришить?

— Боюсь, ты сжег мой несчастный мизинец вместе с ним, — хрипло ответила Виттория, показав на запеченного в собственном соку палача и привалилась спиной к ножке стола. — Хорошо, что я недалеко убрала цайказию. Положила пару крупиц в рот, пока ты изображал из себя факел. Мне уже легче, но я все равно продолжаю чувствовать проклятый палец. И боль. Черт, как же больно…

— Говорят, люди ощущают утерянные конечности на протяжении многих лет.

— Ничего, переживу. Зато теперь мне понадобится меньше колец.

Демос с усилием дотянулся до здоровой руки жены.

— Виттория…

— Что?

— Я не хотел пугать тебя. Прости.

— Зато теперь я окончательно поняла, отчего ты пообещал не выдавать меня. Но несколькими часами ранее ты, признаюсь, напугал меня сильнее. Вот уж не ожидала такой мощи, лорд Демос, не ожидала…

Демос перевел взгляд вниз, на свое сморщившееся от холода достоинство.

«Льстит».

— Можешь подать свечу? — попросил он. — Пожалуйста.

— Не насмотрелся на огонь?

— Хочу кое-что проверить.

Гацонка нехотя вытянула руку, вытащила из подсвечника одну горящую свечу и поднесла к Демосу. Канцлер кое-как принял сидячее положение и коснулся пламени ладонью.

— Больно! — он резко отдернул руку. — Печет.

На ладони расцветало красноватое пятно ожога.

«Значит, любое другое пламя, кроме собственного, все еще способно причинить мне точно такой же вред, как и остальным. Жаль».

— Странно, — удивилась Виттория.

— Кажется, я начал понимать, как это работает. И, что забавно, у меня впервые за очень многие годы окончательно прояснилось в голове. Ни следа былой мигрени. Такого не было много лет.

— Думаешь, это как-то связано?

— Почему нет? Еще в Древней империи целители утверждали, что подавляемые эмоции вызывают ухудшение здоровья. Вероятно, с колдовством может быть то же самое… Но об этом я подумаю позже. Сейчас нужно заняться твоей раной.

— А тебе — одеться. Не то чтобы я была против…

«Но превратить эту ночь кошмара в ночь любви нам уже не удастся».

Поддерживая друг друга, Демос и Виттория поднялись на ноги.

— Черт! — выругалась гацонка и ткнула Демоса локтем в бок, указывая на выход.