Завоевание куртизанки - Анна Кэмпбелл

Верити, стоявшая рядом с Кайлмором, почувствовала, как напряглись его мышцы.

– Мать, – только и сказал он.

– Ваша светлость, – неуверенно сказала Верити, когда из кареты вылез Бен.

Кайлмор безжалостно сжал руку Верити, делая побег невозможным, и ей пришлось присесть в глубоком реверансе.

Герцогиня даже не взглянула в ее сторону. Соблюдение приличий. Знатные леди не замечают дам полусвета.

Кайлмор приподнял Верити и потащил вверх по лестнице, предоставляя Бену следовать за ними.

– Что вы здесь делаете? – ледяным тоном спросил Кайлмор у матери.

Его холодность не смутила герцогиню. Она гневно свела брови:

– Я – герцогиня Кайлмор. Я могу приезжать в фамильные имения, когда пожелаю.

Кайлмор невесело рассмеялся.

– Вы уж двадцать лет как не бывали в Шотландии, мадам. В последний раз вы поклялись, что ваша нога никогда больше не ступит на эти варварские земли.

– Отошли свою шлюху, и я скажу тебе, зачем приехала, – сказала мать, в ее голосе ясно слышались властные нотки.

Позади нее до самого неба вздымалось величественное здание, подтверждая, что герцогиня имеет все права, чтобы находиться здесь, а у Верити их не было.

– Мне лучше уйти, – шепнула она Кайлмору.

– Нет, ты остаешься, – упрямо возразил он.

– Мы с Беном вернемся в деревню. Открытая ссора с вашей матерью ни к чему хорошему не приведет. – Затем, чувствуя, что не вынесет новых эмоциональных бурь, умоляюще добавила: – Пожалуйста, прошу вас.

– Никуда ты не пойдешь.

Герцогиня смотрела на сына с нескрываемой враждебностью.

– Я приехала как раз вовремя. Этого я и боялась. Безумие твоего отца не умерло вместе с ним. Ты – гнилая ветвь гнилого дерева.

Шепот изумления пробежал по рядам слуг от такого обвинения. Верити не могла допустить продолжения публичного скандала.

– Я подожду вас в деревне, – настойчиво прошептала она. – Вы же не хотите, чтобы все обитатели вашего дома стали свидетелями этой ссоры, Кайлмор.

Герцогиня с аристократическим презрением поджала губы.

– Ты позволяешь этой распутной простолюдинке произносить наше фамильное имя?

Верити почувствовала, как стоявший рядом Кайлмор выпрямился в полный рост.

– Позволяю. И был бы счастливейшим человеком, мадам, если бы эта леди назвала меня своим мужем.

Это было уже слишком для ее светлости. Нарумяненное лицо побледнело.

Но едва ли это заявление удивило ее больше, чем Верити. После Кенсингтона Кайлмор больше не упоминал о браке. Мысль о ней как о герцогине по-прежнему была абсурдна, но ничто не могло помешать предательскому теплу его слов наполнить тоскующее сердце.

– Эта леди украсит любой дом, в который захочет войти, – сказал Кайлмор тихо и сурово. – Вы же, напротив, давно позорите ваше высокое имя и титул. Замок Кайлмор принадлежит мне. Ваше пребывание здесь нежелательно.

Герцогиня зашаталась. В какое-то ужасное мгновение Верити испугалась, что она упадет.

– Джастин! Я – твоя мать!

– К моему глубочайшему сожалению, – тихо подтвердил он.

– Кайлмор, вы не можете выгнать свою мать, – ужаснулась Верити.

Он имел право ненавидеть герцогиню, но полный разрыв вызвал бы на их головы лишь еще больший скандал.

Верити повернулась к герцогине и попыталась заговорить с ней миролюбиво:

– Ваша светлость, мы с братом сегодня уезжаем. Мои отношения с вашим сыном закончились. Я больше не буду смущать вас.

Выражение лица герцогини стало еще более устрашающим. Верити забыла легендарную красоту и видела только ожесточение и разрушительную волю.

Герцогиня отказывалась обращаться непосредственно к Верити.

– Джастин, твое поведение недопустимо, – сказала она диктаторским тоном. – Я настаиваю, чтобы ты вел себя подобающим положению образом. Сейчас же выгони эту распутницу, возвращайся в Лондон и выбери там себе невесту. Прошу, мальчик, не забывать, кто ты.

Ее слова не тронули его.

– Я – герцог Кайлмор. Это мои владения. Если вы к вечеру не избавите меня от своего присутствия, то слуги проводят вас до границы.

Он повернулся к слугам и, показывая, кто здесь главный, распорядился:

– Герцогиня поедет в экипаже мистера Макнаба в Инверати, остановится в гостинице и будет ждать, пока прибудут вещи.

– Джастин, ты это серьезно? – возмутилась мать и схватила его за рукав.

– Я еще никогда в жизни не был так серьезен, мадам. – Кайлмор стряхнул ее руку, словно герцогиня была назойливой просительницей. – Прощайте.

Он взглянул на Бена, который, объятый ужасом, стоял внизу у лестницы. Верити догадалась, что брата поразило упоминание Кайлмора о браке. Она никогда не рассказывала Бену о том, что произошло в Лондоне перед отъездом.

Кайлмор сказал тоном, не допускающим возражений:

– Эштон, не хотите ли присоединиться к нам?

Он повернулся на каблуках и прошел в комнаты. Волей-неволей Верити прошла следом за ним в огромный зал. Копья и мечи, развешенные на стенах, составляли сложные геометрические фигуры. За спиной она слышала шаги Бена, поднимавшегося по лестнице, и голоса слуг, не дававших бурно протестовавшей герцогине последовать за сыном.

Верити все еще была в каком-то тумане. Ей был дорог тот момент, когда Кайлмор объявил, что выбрал бы ее себе в жены.

Но то, что герцогиня считала его намерение невероятным, только подтверждало, каким насмешкам подвергнется герцог, если и в самом деле женится на своей любовнице.

Необходимость покинуть Кайлмора оставалась очевидной.

Слуги получили указания, и Кайлмор знал, что они будут беспрекословно исполнены. Он повел Верити в гостиную на первом этаже.

Эштон, к счастью, продолжал молчать, но на его лице с квадратными челюстями Кайлмор видел недовольство и удивление. У Верити был измученный вид, усталость темными кругами легла вокруг ее прекрасных глаз. Кайлмор с нежностью взял ее руку.

– Прости, что не сумел избавить тебя от этого, – тихо сказал он. – Я и понятия не имел, что моя мать здесь.

– Это мне не следовало находиться здесь, – неуверенно сказала Верити.

– Нет, следовало. – Его слова не допускали возражений.

«Если бы все было по-моему, ты навсегда осталась бы здесь, радость души моей».

Он бережно усадил Верити в кресло и подошел к серванту, чтобы налить три бокала местного виски. После всего, что они пережили, им всем было необходимо выпить, мрачно подумал он.