Я помню как всё начиналось - Айкор

становиться обычным человеком, пусть и со способностями видения. Я уже почувствовал, что такое быть более полноценным. Уже сделал несколько шагов по пути своего развития в целого человека, а не то инвалидное убожество, которое принято считать здоровым индивидуумом. Стоп! Что-то в этом есть. Вот собака, вот то место где она рылась.

— Эй! Ты чего застыл посреди комнаты? И где наш завтрак?

— Что?

Я сфокусировал взгляд и увидел, на пороге своей комнаты улыбающуюся маму. Маму? Не отдавая себе отчёта, я бросился к ней и обняв заплакал. Меня прорвало, слёзы сами лились из глаз без видимой причины. Вместе со слезами выходила и боль. Боль за все те несуразности, что есть в наших отношениях. За всё то, что я сделал или ещё сделаю, а может уже и не сделаю. Да неважно.

Я ощущал себя как змея, которая сдирает с себя старую кожу. Я выходил из своего тела, где-то в районе хребта. Как будто невидимыми руками разодрал там себя на две половины и продирался со стоном и болью. Вокруг всё застыло, а я продолжал вылезать на свободу. Я лез хребтом вперёд, всё больше и больше сдирая с себя старые лохмотья. Вот совсем освободился и огляделся вокруг.

Это был чёрно-белый мир. Он был весь заполнен белым и чёрным светом. Да-да, я не оговорился, это было поистине потрясающе — чёрный свет. Он излучал не тьму, а именно свет, черного цвета. Все детали этого мира имели чёткие границы. Над горизонтом, между черных, светящихся облаков были пятна белого света. На поверхности тоже всё светилось белым или чёрным. Никаких полутонов или переходов. От этого всё казалось не просто объёмным, а каким-то даже выпуклым.

Оглядев себя, я содрогнулся. Так вот что я из себя представляю, на самом деле. Я мнил себя кречетом, полярным соколом, но больше представлял орлом. Орёл, который парит высоко в небе, но при этом видит каждую травинку на земле. Ничто не может скрыться от его взгляда и смерть зазевавшейся зверушке. Он прекрасен в своей грации и неумолимости. Но я…

Моя голова была маленькой с просто огромным клювом. Он больше напоминал клюв птеродактиля. Тело имело форму правильного овала, покрытого редкой шерстью. При этом казалось непропорционально толстым. Ноги. О боже. Это мои ноги? Это просто кости, обтянутые кожей. Они были как у цапли. Я сидел на корточках и колени доходили до того места, где должна была быть шея. И крылья. Ого, у меня крылья? Я расправил их. Вернее, будет сказать, развернул. Они были просто громадные и при этом были один в один как у летучих мышей.

Тут пришло понимание, что я на пути трансформации, я перехожу из старого образа в новый, но ещё не достиг конечной точки. Даже не хочу знать кем, вернее, чем я был, но то, чем являюсь сейчас, мне совсем не нравилось. Пусть это переходная форма, но это просто отвратительно.

Передо мной приземлились два…, наверное, всё-таки ангела. Один светился белым, а второй излучал чёрный свет. Они тоже присели на корточки и стали мне, что-то объяснять. Но я не слышал слов, не понимал их мыслей. Тогда перед ними появился высокий стеклянный стакан. Белый ангел протянул к нему, сложенную лодочкой ладонь, и из неё полилась белая, не прозрачная жидкость. После этого, тоже самое проделал и его собрат. Он был действительно его собратом, хоть и излучал диаметрально противоположный свет. Я чувствовал, что они одно целое, но существуют по отдельности.

В стакане образовались чёрные разводы в белом или белые в чёрном. Видя, что мне всё ещё не понятно, чёрный взял стеклянную палочку. Откуда она появилась, не знаю. А решил, что стеклянная, потому что была совершенно прозрачной. И стал размешивать содержимое стакана. В нём всё закрутилось, но жидкости не перемешались. Теперь поверхность стала напоминать две спирали, исходящие из центра. Тут у меня промелькнула мысль, что при смешивании чёрного и белого серого цвета быть не может. Нет никаких полутонов и оттенков. Есть только чёрное или белое. При этой мысли меня вытолкнуло в обычное пространство.

Я продолжал стоять, обнимая маму, но слёз уже не было. Ощущение, что я та самая кракозябра, которую видел в чёрно-белом мире, осталось. Мама, почувствовав, что я успокоился, чуть отодвинула меня за плечи и заглянула в лицо.

— Ух ты! Выглядишь как лев. — она была искренне восхищена, — Прямо настоящий царь зверей.

Видела бы ты, какой я царь зверей на самом деле. Меня внутренне передёрнуло от воспоминания.

— Мам, извини, чего-то нахлынуло с утра. Но ты не волнуйся, всё уже прошло. Вы пока умывайтесь. Я сейчас по быстренькому, яишенку на луке сварганю. И это, мама, я тебя очень сильно люблю.

Прижавшись обнял её покрепче, почувствовав, как прорвало пелену между нами и быстро прошмыгнул на кухню.

Ощущение, что с меня сняли слой старой кожи, осталось. Значит это мне не привиделось. Я действительно вылез из себя как из скафандра, сбросив наносное. Даже идя по дорожке в школу, я чувствовал окружающее всей поверхностью тела. Понимал, что не хватает совсем чуточку, чтобы окончательно прорвать свою блокировку. Я уже всё ощущал, как прикосновения, но ещё не проникался этим до конца.

Когда я добрался до своего места, ко мне обратилась Татьяна.

— Валь, дай матеку списать. Я так и не смогла домашку решить.

— Тань, ты же на уроке справлялась с этим.

— Ну не будь таким индивидуумом. Я же знаю, что ты на уроках всю домашку делаешь.

На слове «индивидуумом» меня наконец прорвало. Вот она собака, вот здесь она и порылась. На этом меня тогда заклинило. Индивидуум — целое и не делимое, атом системы, индивидуальный ум. Не может атом быть свободным, он обязательно взаимодействует с другими атомами и является составной и неотъемлемой частью целого. Не может целое без атома, оно просто развалится. Не может человек быть полностью независимым от общества. Если он станет себе на уме и полностью индивидуален, то общество, вокруг него начнёт разваливаться. Это не часть целого, это раковая опухоль. Или общество изгонит его, или убьёт, иначе погибнет само.

Я огляделся вокруг. Валерка Кальмов сидел на своём месте и вытянув руку на парте, положил на неё голову. Я почувствовал, что он уже намерен вписываться в общество и принять его правила.

Андрей стоял возле парты, по обе стороны которой сидели два пацана, поставив локти на стол и сцепившись руками. Он положил свою лапищу сверху и считал:

— Три, два, начали!

На