Клинки Порубежья. Книга 2. Мести не будет - Владислав Русанов

Они миновали Покатый взвоз, славный сапожными мастерскими. Каждый уважающий себя князь или магнат от Ракитного до Жорнища считал за особый шик обуваться именно здесь. Мастеровые выделывали с бычьей, телячьей, свиной кожей просто чудеса, изготавливали легкие замшевые сапожки для дома, остроносые хромовые для юных панночек, тяжелые окованные, с креплением под боевую шпору, для панов. Шили высокие голенища, которые можно заворачивать на манер Зейцльбержских ботфорт, и короткие, украшали сапоги особыми швами, при взгляде на которые знаток безошибочно называет имя мастера, прицепляли по желанию заказчика кисти и бантики, пряжки и колокольцы.

— Смотри, Лодзейко, а это церковь Святой Крови Господней! — указал Ендрек на скромное деревянное строение. По первому взгляду и не скажешь, что выстроенному без единого гвоздя срубу больше пяти веков — едва ли не самое старое здание Выгова.

— Да знаю я, знаю, — высокомерно отозвался пономарь. — Не всю жизнь в Тесове прожил. Я, замежду прочим, эдукацию в столице получал! Потому-то и конексии сохранились.

— Ну и ладно! — махнул рукой Ендрек. — Раз сам знаешь, чего я стараюсь?

А про себя подумал неожиданно зло: «Ишь ты выискался, знаток столичной жизни! Такие поживут две-три седмицы, а после через губу не плюнут. Все им ведомо, все постигнуто... Знатоки, как сказал бы Хватан, дрын мне в коленку! Я тоже знаю твои конексии — восьмой с левого края служка при алтаре или подьячий, из тех, что свечками на входе в храм торгуют...»

Довольно долго они шагали молча. Лодзейко дулся от важности, а студиозус от обиды.

А в двух шагах от Щучьей горки едва не поругались.

Ендрек не выдержал и предложил пройти по Кривоколенной улочке, где стоял дом его отца — мастера-огранщика Щемира. Ну, очень захотелось хоть посмотреть, проходя мимо, на родное гнездо. Лодзейко же уперся — ни в какую. Сказал, что согласен идти лишь по широкой Тесовской улице. Там-де и грязи меньше, и освещена лучше — добрый десяток шинков и в каждом норовят гостей к себе переманить, стараются, факела у входа цепляют, да еще особых слуг нанимают — за огнем присматривать, чтоб не потух или, грешным делом, пламя на стену дома не перекинулось.

В пылу спора они сами не заметили, как остановились точно посреди улицы — ни пройти, ни проехать. Ендрек топал ногами. Пономарь показывал заляпанные рыжей глиной голенища сапог, сипел, что с него довольно грязь месить. Закончилось тем, что торопящийся по своим делам прохожий зацепил Ендрека плечом, толкнул на Лодзейко. Еще и обругал сквозь зубы. Студиозус оглянулся, намереваясь попросить прощения — все ж таки сам виноват, нечего торчать на дороге у добрых выговчан, но при виде мелькнувшего в толпе длинного крючковатого носа и круглой приплюснутой сверху шапочки из курчавого меха новорожденного барашка, проглотил язык от ужаса. Глупость, конечно... Мало ли в Выгове угорцев, которые даже под угрозой отлучения от причастия не перестанут носить привычную одежду? Только память о рошиорах мазыла Тоадера так просто не выветривалась.

Ендрек дернулся, ударил пономаря локтем в грудь, да впридачу наступил на ногу.

— Ты что — одурел? — зашипел Лодзейко, прыгая на одной ноге.

— А? Что? — ошалело хватая ртом воздух, сумел выдохнуть медикус.

— Нет, точно одурел! Чего дерешься?

— Я? Я не дерусь...

— Ага! А кто меня кулачищем-то под дых? — Пономарь как-то сразу забыл все возвышенные слова.

Тут уж Ендрек не выдержал:

— Ты что, совсем придурок? Ну, случайно получилось. Я ж извиниться хотел...

— Хотеть не вредно! Ты лучше за руками следи своими корявыми.

— Я слежу... Э-э, постой, а чего это у меня руки корявые?

— Потому что мама таким родила!

Кровь застучала у студиозуса в висках. Кулаки сами собой сжались.

— Ты не много на себя берешь, душа скуфеечная?

— Что? Да как ты смеешь? Я — лицо духовного звания. Люди добрые! — заозирался по сторонам пономарь. — Сей же миг в магистрат охальника!

— Ах так? В магистрат? Прав был пан Юржик. Чудо ты ходячее и есть. Дать бы раза! — Ендрек замахнулся. — Да рук марать не охота.

В этот миг кто-то сильно толкнул его в правый бок, ударил под локоть, схватил за ворот тарататки.

— Ты что творишь? — загремел хриплый голос. — На святого человека руку?..

Еще одна пара рук вцепилась в левый рукав студиозуса:

— С нами пойдешь!

А Ендрек ничего не мог понять. Ведь прямо на его глазах третий из окруживших их людей ударил Лодзейко кулаком в живот, а когда пономарь согнулся от боли, еще раз — снизу в челюсть. Четвертый прохожий, закутанный в темный плащ навроде мятеля, услужливо подхватил обмякшего пономаря под мышки.

— Дожились, выговчане! — продолжал между тем первый. — В магистрат охальника! До чего довел святого человека!

И тут студиозус вспомнил, где он слышал этот протяжный выговор. Не «творишь», а «твоаришь». Не «довел», а «доавел».

Угорцы!

Точно так разговаривал мазыл Тоадер и его рошиоры. Гвардия боярина Рыгораша — посланника Угорья в Прилужанах.

Спроста ли повстречались им угорцы?

Ой, не спроста!

Засада!

Видно, следили издалека. Пока рядом были малолужичане, прекрасно управляющиеся с оружием, нападать не решились. Зато сейчас дождались удобного случая и...

Медикус рванулся вытащенной на берег севрюгой. Если угорцы думали, что охотятся на «ученого малого», как обычно звал его Хватан, то здорово ошиблись. Все-таки месяцы странствий с Меченым и его отрядом не прошли даром. Не зря натаскивали его урядники, стараясь сделать из студиозуса если не умелого бойца, то хоть человека, способного за себя постоять. Ендрек что было сил пнул стоящего от него справа рошиора (или не рошиора, но какая теперь разница?) под колено. Тот охнул, дернулся и ослабил пальцы на воротнике тарататки. А парень тем временем упал на колени, старясь освободить рукав. Затрещали нитки, посыпались в грязь цурубалки, на которые застегивалась куртка.

— Держи!!! — ахнул голос сверху. — Хватай, Гицэл!

Ендрек вывернулся из тарататки и врезался головой в живот третьему угорцу, уже протянувшему к нему растопыренные пальцы. Тому самому, который бил Лодзейко. Воздух из Гицэла вышел со свистом, перешедшим в протяжный стон. Он сложился пополам, и они вместе со студиозусом кубарем покатились по земле.

С другого конца улицы донесся топот ног, встревоженные крики:

— Драка? Драка! Стража!!! На помощь!!!

Припомнив давнишнюю схватку пана Войцека с верзилой-лесником и слова богорадовского сотника о воле к победе, Ендрек дал свободу ярости. Молотил угорца кулаками, локтями, коленями... В общем, чем попало и куда ни попадя. Потому что знал — в поединке по правилам ему с прирожденным воином не совладать ни за что.