По метеоусловиям Таймыра - Виктор Кустов

Вертолёт накренился, пошёл на снижение. Сделал разворот, стал опускаться рядом с занесённой снегом избушкой.

– Хозяин-то не встречает! – крикнул Ладов.

– Охотится… Давай! – Солонецкий шагнул к люку и первым спрыгнул в снег.

Отворачиваясь от воздушного вихря, стал принимать вещи.

Вывалился Ладов.

Легко спрыгнул Кузьмин.

Переждали, пока вертолёт поднялся, и медленно пошли к зимовью.

Зимовьё было протоплено, в кастрюле на печке Солонецкий нашёл пару отваренных куропаток.

– Располагайтесь, – скинул он шубу. – Перекусим и, пока светло, пробежимся.

Он не мог скрыть охотничий азарт. По-хозяйски оглядел жильё – всё здесь осталось таким, как он помнил. Сказал Ладову:

– Слышь, Саш, напомни мне, я Аввакуму рацию обещал.

– Напомню, – рассеянно отозвался тот, с любопытством оглядывая печку, стол, сооружённый из тонких стволов берёзы, полати…

– Как здесь жить можно? – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Неделю-две, но не больше…

– Он пишет, – сказал Кузьмин, перебирая аккуратной стопочкой сложенные в углу полатей тетради. – А когда дело есть, жить можно.

Он раскрыл наугад одну из тетрадок. Неровные карандашные строки густо покрывали страницу с обеих сторон. Поддавшись любопытству, Кузьмин пробежал несколько строк («…так и большинство людей пытается сиюминутное, суетное выдать за истинное, вечное, им кажется, что они счастливы, но такое счастье – призрачно, оно подобно безумию пьяного, оно не оставляет ничего, кроме болезненного осадка, оно не облегчает, а утяжеляет душу и ведёт к лжежизни…») и захлопнул тетрадь.

– Что-нибудь любопытное? – заглянул через плечо Ладов. – Гениальный проект освоения этой глуши?.. А что, – он повернулся к Солонецкому. – Вполне допускаю явление в лице Аввакума нового Циолковского.

Он произнёс это без иронии, и все промолчали. Тут же решительно добавил:

– Пора. Хоть пару куропаток возьмём.

Первым, согнувшись, вышел из зимовья, вдохнул холодный, но уже пахнущий весной воздух.

Следом вышел Солонецкий. Оглядел знакомые склоны, и они уже не показались ему столь угрюмыми, как в первую минуту, когда навалились воспоминания…

– Давай, Геннадий Макарович, – наклонился он к двери. – По коням!

Привязал лыжи, подвигал ими, привыкая и разряжая нетерпение: сам удивлялся сегодняшнему азарту.

Рядом так же поспешно надевал лыжи Ладов.

Высоко вскидывая ноги, Солонецкий оббежал зимовье. Отметил, что Аввакум очистил поленницу, уложил дрова на крышу. Совсем близко заметил узоры куропаточих лапок, но отвлекаться не стал.

– Пошли, – махнул он рукой и заскользил к виднеющемуся голому, обвешанному снежными карнизами склону.

Скоро вышли на лыжню Аввакума.

– Ну, легче стало? – обернулся Солонецкий, на ходу расстёгивая ворот. – Похоже, по кольцу идёт Аввакум, капканы проверяет.

Ему не ответили.

Ладов шёл, перехватив ружьё наперевес.

Кузьмин, словно на лыжной прогулке, ничего не замечая вокруг, методично размахивал руками в больших меховых рукавицах.

– Как, мужики, хорошо? – крикнул Солонецкий, и эхо утвердительно ударило в распадке.

– Да, места первозданные, – отозвался Ладов, громко дыша. – Только не пойму я, куда мы спешим…

Солонецкий хотел сказать о снежном баране, но передумал.

Подъём стал круче, пошли медленнее и вышли на склон, когда день уже перевалил за середину. Отсюда лыжня Аввакума уходила к реке.

Ладов пропустил Кузьмина, взял горсть снега, обтёр вспотевшее лицо. Не мальчик, чтобы дядю догонять, подумал он и решительно свернул к низким берёзкам на берегу реки. Не успел сделать и несколько шагов, как в воздух с сухим шелестом поднялись куропатки. Он вскинул ружьё, но не выстрелил – куропатки всё-таки были далеко. Проследил, где они сели. Вернулся к лыжне, пробежал немного по ней, потом пошёл напрямую, проваливаясь по колено, задыхаясь, наконец, дошёл до намеченной позиции. Вскинул ружьё, несколько раз глубоко вдохнул…

Услышав выстрел, Солонецкий и Кузьмин остановились.

Ладов поднял убитую куропатку, победно потряс ею.

– Я догоню!

– А ты, Геннадий, со мной или с ним? – спросил Солонецкий.

– Я? – Кузьмин огляделся. – Пожалуй, с вами.

…Первым снежного барана увидел Кузьмин. Он замер от неожиданности, что-то пробормотав. Солонецкий не разобрал.

Он тоже увидел барана и узнал старого знакомого.

Хозяин Путоран стоял на снежном карнизе, с любопытством и превосходством разглядывая их.

– Не суетись, – прошептал Солонецкий. – Видишь ту кромку справа?.. Держи на неё.

Он уступал Кузьмину наиболее вероятный маршрут бегства снежного красавца, сам подставлял под чужой выстрел свою добычу, как когда-то уступил ему Аввакум. И только сейчас Солонецкий понял, что и Аввакум тогда тоже не хотел стрелять…

Он стал подходить к барану.

– Ну что же ты стоишь? – нашёптывал он, с каждым шагом всё лучше видя гордую голову. Наконец поднял ружьё. – Я ведь неплохо стреляю, – говорил он. – И Кузьмин, наверное, тоже…

Баран неторопливо пошёл по склону. Он шёл навстречу Кузьмину, и Солонецкий опустил ружьё. Если погибнешь – значит, действительно я стар, внезапно подумал он.

Баран медленно, словно не чувствуя опасности, приближался к притаившемуся Кузьмину.

Солонецкий опустился на снег. Он вдруг ясно понял, зачем летел в Путораны. Он хотел, чтобы и Кузьмин, и Ладов прикоснулись к тундре, поняли в ней что-то, без чего не дано полюбить Север.

Прогремел выстрел, короткий и сухой, словно удар бича в руках опытного пастуха. За ним следом – второй и третий, но уже поглуше, где-то далеко.

Солонецкий поднялся и заскользил вниз.

Кузьмин сидел на брошенном ружье и слизывал с ладони снег.

– Ушёл.

Рука у него подрагивала.

Солонецкому стало радостно и легко. Он набрал в лёгкие побольше обжигающего морозного воздуха и закричал:

– О-го-го-го-го!..

И далеко снизу донёсся слабый голос:

– А-а-а…

Потом выстрел, и ещё…

– Браконьерничает, – улыбнулся Солонецкий. – Дорвался… Между прочим, это был мой крестник… Пусть живёт. Красивый, чёрт…

– Давно не охотился. – Кузьмин встал. – Может, следом пройдём?

– Поздно уже. Теперь его не взять.

Развернувшись, Солонецкий покатил к реке, слыша за спиной громкое дыхание Кузьмина.