Адаптация - Валерий Былинский

– Привет, – сказал я.

– Здорово, – выпятив толстые губы, кивнула Рыба-шар. – Мы что, уже встречались?

– Ага. В моем романе.

– Да ты что? Дай почитать!

– Это не написано. Главу с тобой я придумал, но не написал. Я и сейчас тебя не пишу.

– Понарошку, значит, корябаешь… – Рыба покривилась и задумчиво куснула изнутри щеку. – А ведь наша встреча с тобой сейчас тоже понарошку. Но, похоже, третье свидание состоится точно по-настоящему. Неуютно у тебя тут, в реальной ванне. Море размером с раскладушку. Как ты так живешь, а?

– Это моя жизнь, – тускло ответил я. – Тебе что надо?

– Мне? Сам таблеток нажрался, а меня спрашивает. У себя и спрашивай.

– Я не хочу у себя ничего спрашивать. А ты, если плаваешь тут, должна нести какой-то смысл. Ничего просто так не бывает. Это я знаю.

– Ну да. Оказывается, ты умный. Слушай, ты, может, думаешь, что я черт какой-нибудь, появляющийся, как в романах Достоевского или Томаса Манна, но только в виде рыбы?

Я молчал.

– Гордишься.. – хлюпнула водянистым смехом Рыба. – Не гордись. Черти таких, как ты, своим присутствием редко жалуют.

– Что мне делать? – зачем-то спросил я.

– Ты у меня спрашиваешь?

Я молчал.

– Тебе не на что опереться. Самого себя тебе недостаточно, а чтобы опереться на что-то другое, ты недостаточно умен. Точнее, тут ты полный кретин. Так?

Я молчал.

– Ты завис между жизнью и смертью. Не мрешь и не живешь, – сказала Рыба-шар. – Ты никакой. Недоваренный. Вроде бы сварили индюка, есть его пора, а он рот разевает, шевелится, что-то болтает… Так?

Я смотрел на нее.

– Ты не хочешь выбора. Тебе подавай такой выбор, как в какой-нибудь рекламе путешествия на тропический курорт. С говорящими рыбами, – Рыба-шар довольно усмехнулась. – Разъяснить себе смысл жизни не можешь, вот и родил меня. Мужчины тоже ведь рожают, не знал? Только, в отличие от женщин, они рожают идеи. Вот я и живу. И кое-что могу. Показать тебе, например, твое Да?

– Что?

– Да!

– Что такое… Да?

– Ад. В зеркале слово «ад» читается как «да», не знал? – Рыба засмеялась. – Ад – это всегда Да.

– Почему?..

– Потому что если ты со всем соглашаешься, то поневоле плетешься к Аду.

– Я не соглашаюсь…

– А помереть кто согласился? Если протестуешь, то протестуй до конца. Даже когда только сдохнуть и остается. Ясно?

– Неясно. Давай, показывай свое Да.

– Твое, а не мое, – рыба смотрела мне в глаза.

– Мне все равно.

– Только учти, это твое будущее. В единственном экземпляре.

– Давай, показывай!

– Хорошо. Выходи, – сказала рыба.

– Куда?

– В дверь, куда же, – она дернула вверх толстой головой.

– В эту, что ли? – я обернулся к выходу из ванной.

– В эту, эту, – растягивая толстые губы, с усмешкой кивнула Рыба-шар. – Другие входили, а ты будешь выходить. Такая твоя судьба, челочка века.

Я посмотрел на дверь. Странно, что я раньше этого не замечал: она была двустворчатой, более трех метров в высоту, огромной. Ручек на двери не было.

Я толкнул ее – но дверь оказалась настолько тяжелой, что почти не шевельнулась. Тогда я налег на нее всем телом и что было сил нажал. Царапая пол, створы сдвинулись и немного приоткрылись. Образовалась щель. Снаружи было темно и, судя по всему, холодно. Несколько снежинок вылетели из щели и осели на моей руке.

– Ну что, идешь или нет? – услышал я плещущий голос рыбы над самым ухом.

Я резко толкнул двери вперед – створы раскрылись. И я вышел наружу.

На мгновение весь мир, который меня встретил, качнулся и поменялся со мной местами. На секунду я увидел себя со стороны – скрюченный человек, стоящий посередине заснеженной набережной. Холодно, ночь. Что это за город? Ветер гонит по асфальту ледяную крошку. Никого, ни души. Справа, за каменным парапетом, блестит холодными искрами река. Фонари не горят. Дома стоят без проблеска света. По правую сторону реки настолько темно, что противоположного берега не видно совсем.

Покачиваясь, засунув руки в карманы, я стоял, вжав голову в плечи. Где я? Холод и страх, сплетаясь друг с другом, быстро заползали под одежду. Ужас затопил грудь, начал сковывать пальцы. Замерзли виски. Я понимал, что надо куда-то срочно идти, но не мог шевельнуть ногой. Каким-то ясным, немым и страшным чувством я вдруг осознал, что в домах вокруг совсем нет людей. Может быть, они жили в них когда-то, но теперь – не живут. Ни единого. Никого.

И тут я вздрогнул.

Мне показалось, что далеко впереди сдвинулась с места похожая на статую тень.

«Человек?!» – блеснула, как комета, в голове мысль.

Я всмотрелся.

Нет, не ошибся. Точно! Вдоль каменного парапета набережной действительно кто-то шел, удаляясь от того места, где стоял я. Он был одет в длинное пальто.

Мгновение – и я рванулся за темной фигурой.

– Эй! Эй… – закричал я. – Эй…

Но мой голос оказался таким свистяще-сиплым, что я сам его не услышал.

Ледяной ветер бил в лицо.

– Эй, да подождите же! – орал я.

Человек не спеша удалялся. Он то исчезал в темноте, то вновь появлялся на одном из тускло освещенных луной участков набережной.

А я бежал за ним, как казалось, с огромной скоростью.

Пробежал всего-то метров сто, а казалось, уже полгорода вместе с набережной просвистело мимо. Дома, мосты, фонари, какие-то темные каменные памятники – все летело навстречу, проносилось слева и справа и быстро исчезало сзади.

Незнакомец же, опустив голову, шел – я это точно видел! – вдоль парапета с прежней неторопливой скоростью.

Я понимал, что мне нужен лишь какой-то последний, исступленный миг, чтобы одним махом догнать его.

Напротив высокого здания с колоннами это и случилось. Я увидел, что человек, вынырнув из темноты на свет, стал наконец-то намного ближе ко мне – казалось, только руку к нему протяни. При этом незнакомец еще и как-то заметно увеличился в росте.

Отталкиваясь, словно безногий, кулаками от мерзлого асфальта, я сделал последний рывок. Спина преследуемого тут же стала расти передо мной вверх, будто гора. Мгновение – и я налетел на эту гору, вцепился рукой в толстенную ткань пальто этого человека и начал карабкаться вверх. Человек качнулся и остановился. Медленно развернул он с вершины свою громадную голову, посмотрел вниз, прищурился, увидел меня и ухмыльнулся половиной лица.