Не возжелай мне зла - Джулия Корбин

— Я все разузнала, — говорит она. — Пошла в аптеку, спросила, как правильно пишут рецепты. Сказала, что у меня роль в театре такая, нужно уметь. И мне поверили, даже удивительно. Все рассказали. Потом несколько дней училась копировать вашу подпись. И все получилось, как видите. Что скажете, доктор Сомерс? Пойдет такой рецептик?

— Ловко сработано, — говорю я и кладу бланк на стол. — Только не вижу в этом никакого смысла.

— Это так, на всякий случай. Послушайте, я вовсе не хочу погубить вас. Я просто хочу, чтобы люди увидели, кто вы есть на самом деле. Жаль только, нет машины времени, чтобы вернуться в тысяча девятьсот девяносто третий год, есть только факт, что моя мать умерла и причина ее смерти — вы.

— Не понимаю, какое отношение к смерти твоей матери имеют эти рецепты.

— Я же сказала, на всякий случай. Я долго думала, как устроить, чтобы все было справедливо, и мне пришла в голову одна мысль.

— И какая же?

— За последние девять месяцев в «Эдинбургском курьере» про вас напечатали три хвалебные статьи на всю страницу. Я хочу, чтобы вы встретились с журналисткой, которая их сочинила, как ее зовут, Кэрис Блейкмор, кажется? И поведали ей все, открыли, так сказать, свое подлинное лицо.

— Ты хочешь, чтобы я рассказала Кэрис, как умерла твоя мать?

— Да. Во всех подробностях. Как она умерла и почему, что стало с моим отцом и со мной тоже. Пусть люди увидят, что вы у нас далеко не ангел.

Интересно, чем это аукнется моей карьере. Буду работать, как работала. Кое-кто из моих пациентов впадет в шок, конечно, но многие просто отмахнутся, мол, все это было давно и неправда. Впрочем, центр реабилитации… Да, тут совсем другое дело. Мы получаем финансирование от частных лиц, и мой профиль таков, что нужно иметь безупречное прошлое, иначе некоторые спонсировать мою работу откажутся.

— Нет, на это я пойти не могу, — отвечаю я. — Негативная публикация поставит под угрозу наш центр.

— А у меня есть еще два рецептика, точно такие же, тоже ждут своей очереди. Оба выписаны на имя Тесс Уильямсон.

— И что? — пожимаю я плечами. — Я скажу в полиции, что ты украла бланки и подделала мою подпись.

— Именно это мне и надо. Тесс скажет, что вы заставили ее вступить с ней в сговор, потому что наркотики нужны вам самой.

— Кому, по-твоему, в полиции поверят, Тесс или мне? — усмехаюсь я.

— Еще не известно. Помните ребят, которые живут в моей квартире? Они мне кругом должны. Смерть матери имеет свои положительные стороны: она оставила мне страховой полис, и я на него получаю денежки. А на эти денежки оплачиваю им проживание, а они за это выручают меня в трудную минуту, достают наркотики, оказывают другие мелкие услуги. Эти ребята скажут все, о чем я их попрошу. Уж я знаю. А я попрошу, чтобы они пустили про вас слушок. Там шепнут, здесь поговорят — и наш знаменитый доктор вдруг предстанет перед всеми во всей своей красе.

— Никто не поверит, что я принимаю наркотики.

— Почему? Люди верят слухам, такова их натура. Они знают, что многие начинают принимать наркотики, когда у них неприятности. А вы как раз недавно развелись. Вам трудно смириться с этим, вы страдаете. По вечерам чаще всего сидите одна. Вы не единственный врач, который попал в зависимость от запрещенных препаратов. — Глаза ее буквально сверлят меня. — Я ведь давно наблюдаю за вами. Для вас нет ничего важнее в мире, чем ваша семья и ваша работа, а ведь и то и другое серьезно пострадают. Я сумею посеять сомнения, сумею показать, кто вы есть на самом деле, и ваш тщательно выстроенный мирок рухнет. Лорен уже считает вас лгуньей. А дальше будет еще хуже, я вам обещаю.

Лежащий на подстилке у моих ног Бенсон, видимо, чувствует между нами напряженность, прыгает на диван рядом со мной и глухо ворчит.

— Да, дорогой, и я того же мнения, — говорю я, а сама наклоняюсь к этой девице, так что между нами остается не больше дюйма. — Вон из моего дома.

Кирсти улыбается:

— Лорен, считайте, вы уже потеряли. Она больше никогда не будет вам верить.

Бенсон рычит чуть громче, Кирсти встает:

— Даю вам время до вечера. Свяжитесь с этой журналисткой. Статья должна выйти на следующей неделе, и тогда мы с матерью… Мы будем с вами квиты. Хорошенько подумайте, доктор Сомерс. Разумеется, вы можете защищаться, но помните: грязь — липкая штука, вовек не отмоетесь. — Она уходит, громко хлопнув дверью.

— Господи! — только и могу произнести я и, уперев локти в стол, тру пальцами лоб.

Да, за последние девять месяцев Кирсти часто бывала у нас в доме, она прекрасно усвоила, что дети и работа — это все, что у меня есть в жизни. Но ей, скорее всего, неизвестно еще кое-что: ее угроза для меня опасна вдвойне, ведь Фил домогается совместной опеки над детьми. К запрещенным препаратам я не имею никакого отношения; если бы имела, Фил немедленно этим воспользовался бы как свидетельством моего недостойного поведения.

А что говорил мой адвокат по телефону? В двух словах, что суд может пересмотреть соглашение об опеке только в том случае, если я не обеспечиваю детям надлежащего ухода. Хотелось бы верить, что Фил не начнет против меня беспощадной войны, но я не могу позволить себе рисковать. Я знаю, если он почует, что я где-то оступилась, что у меня есть уязвимое место, то немедленно этим воспользуется, и я потеряю право опеки над Лорен.

Разумеется, любой специалист почерковед легко определит, что моя подпись подделана. И Тесс тоже, если на нее как следует надавить, признается, что к этим рецептам я не имею никакого отношения. Я знаю, Кирсти способна заставить своих дружков оговорить меня, но если они выступят против врача с безупречной репутацией, кто им поверит?

Нет. При всем при том адвокат противной стороны может заявить, что «на первый взгляд Оливия Сомерс кажется чуть не ангелом во плоти, но если копнуть поглубже, обнаружится, что в ее личной жизни, когда ей уже было за двадцать, есть весьма сомнительные эпизоды, включая период злоупотребления легкими наркотиками, что ставит под сомнение ее во всех отношениях положительный образ».

Робби я рожала трудно. За две недели до родов меня положили в больницу с диагнозом «преэкламзия». Резко подскочило давление, анализ мочи показал наличие протеи на. Я пролежала все две недели, пока врачи не решили, что пора применять стимуляцию. Когда начались роды, я согласилась на эпидуральную анестезию, только так можно было снизить давление.

— Но тогда я не смогу тужиться, — сказала я Лейле.

Мы с ней вместе ходили на курсы пренатальной медицины и возлагали большие надежды на естественные роды.

— Думаешь, мне очень хочется, чтобы моего ребенка тащили щипцами?

— Снизить давление гораздо важнее, неужели не понятно?

Да, с медицинской точки зрения она была права.

Роды шли медленно, плод вдруг стал проявлять признаки патологического состояния. Кончилось тем, что применили вращающиеся щипцы Килланда, голова ребенка повернулась, когда он был еще внутри, его протащили через родовые пути и извлекли на свет божий, металлическим инструментом вцепившись в его драгоценную крохотную головку. К этому времени из-за большой потери крови я успела упасть в обморок, а когда очнулась, увидела рядом Лейлу с Филом, он держал меня за правую руку, она за левую. У Лейлы на глазах блестели слезы.