Не возжелай мне зла - Джулия Корбин

— Ага, тебе легко говорить! — закричала я. — У тебя не потрескались соски, ты спишь сколько влезет! А я все время не высыпаюсь. Скоро с ума сойду.

— Лив, у тебя же ребенок! — разочарованно посмотрел он на меня. — Скажи честно, неужели это так трудно?

Фил вышел из кухни, а я минуту еще плакала от жалости к самой себе, а еще минуту думала, давать Робби молочную смесь или нет, но потом решила, дам, и плевать, что на это скажет Фил. Я начала поить Робби из бутылочки, одну утром и одну перед дневным сном, и через несколько дней он явно обозначил свои предпочтения. Оказывается, он бросал мою грудь и плакал лишь потому, что хотел сосать резиновую соску. Как только она попадала ему в рот, с огромным удовольствием начинал сосать, а потом крепко засыпал.

Я уверяла себя в том, что я не неудачница, но Фил даже перестал со мной разговаривать.

— Я и не подозревал, что ты такая лентяйка, — пробурчал он, когда я попыталась с ним побеседовать.

— Слушай, если бы ты чаще бывал дома…

— Но кто-то должен зарабатывать деньги.

— Фил, у меня такое чувство, будто меня все бросили!

— Вступи в какой-нибудь клуб, что ли… Придумай что-нибудь! Съезди к Лейле! Господи, Лив, ты же умная женщина! — С этими словами он вышел из кухни.

Я пыталась посещать две группы матери и ребенка, но сблизиться ни с кем не удалось, любой разговор заканчивался тем, что собеседница принималась неумеренно хвастаться: мой мальчик уже может делать то, моя девочка может делать это. Мне нужно было нормальное общение, а я уходила оттуда чаще всего с чувством собственной неполноценности, будто недотягиваю до каких-то стандартов.

С Лейлой мы старались видеться хотя бы раз в неделю, но она ходила на курсы врачей-терапевтов и, когда Марку только исполнилось два месяца, вышла на работу. Имея множество родственников в Эдинбурге, она могла не искать няньку и не страдала от недостатка в общении. А я не успела даже закончить аспирантуру и собиралась выйти на работу, когда Робби исполнится полгода. Сама не знала, хочу я этого или нет, печальный опыт охладил рвение, подорвал оптимизм и уверенность в себе. Моя пациентка умерла, и ни знания, ни опыт, ни собственное желание, никакие старания стать образцовым врачом этого уже не изменили бы. А теперь вот у меня самой родился ребенок, и я не могла не думать о том, что со смертью Сэнди оборвалась еще одна жизнь — жизнь ее новорожденного сына. Иногда, держа на руках Робби, я словно чувствовала присутствие другой матери и другого ребенка, призраки незримо стояли рядом, и я могла коснуться их рукой. Приходилось прилагать множество усилий, чтобы не поддаться этим мрачным переживаниям, но бывали дни, когда чудовищность моей ошибки невыносимым грузом ложилась на душу, казалось, сам воздух вокруг ме ня заражен, будто промышленный город смогом, и мне оставалось лишь спрятаться куда-нибудь подальше и заплакать.

И все же я старалась находить в жизни положительные стороны. Например, в том, что я перестала кормить грудью, оказалось два плюса: Робби стал лучше спать, а значит, и я тоже, и теперь можно было без опаски принимать обезболивающее, ведь нога продолжала болеть. Впрочем, таблетки помогали не сказать чтобы очень. Я ходила на курс физиотерапии, но и он не слишком помог; если честно, с ногой становилось все хуже. Однажды я пошла гулять с Робби в парк, а там встретилась еще с двумя мамашами, поболтала с ними немного, сходила в магазин, а когда возвращалась домой, нога так разболелась, что я чуть не плакала. Прописанное мне противовоспалительное почти не действовало.

Помню, я стояла под лестницей, пытаясь достать Робби из коляски. Уже больше четырех часов он был не кормлен и кричал как резаный. С тех пор как стал сосать бутылочку, он значительно прибавил в весе; мне удалось как-то пристроить его на плече, но с сумками было уже не справиться. Сердце бухало, как сумасшедшее, меня бросило в пот, к горлу подкатил комок, охватило чувство полной беспомощности. Вот в такие минуты передо мной и вставал призрак Сэнди. Да, она была прирожденная мать. А я? Только изображала мать, ничего больше.

Вдруг открылась дверь, и в подъезд вошел сосед. Имя его было Бен, но все его звали просто Толстяком.

«Это потому, что у меня такой живот, — объяснил он при знакомстве. — Обожаю покушать».

— Лив, может, помочь?

Я только кивнула, комок в горле мешал говорить. Он взял у меня Робби, подхватил сумки и стал подниматься по лестнице. Я кое-как добралась до своей двери, но нога так разболелась, что я изо всех сил старалась не заплакать.

— Простите, проклятая нога. Больно даже шевелить.

И я рассказала про свои проблемы с седалищным нервом.

— Понимаю, у меня тоже такое было, когда я в регби играл. — Он взял у меня ключ и отпер дверь. — Никакой жизни. Пришлось бросить спорт, но все равно избавиться смог далеко не сразу. — Он прошел за мной в квартиру. — Давайте-ка помогу раздеть вашего богатыря.

Потом он дал Робби бутылочку, я сменила подгузник и положила малыша в переноску поспать, а Толстяк тем временем убрал покупки в холодильник.

— У меня дома свежие пончики, хотите?

— С удовольствием.

Я надела тапки, Толстяк взял переноску, и мы отправились к нему, этажом ниже. Мы с Робби уже бывали у Толстяка в гостях. Он приютил нас, когда в нашей квартире переставляли бойлер, а потом еще раз, через пару недель, когда сломался телевизор. С ним жили еще два аспиранта, писали диссертации, и у них всегда было весело, хотя за рамки они не выходили, порядок поддерживали.

— Вы у нас просто дамский угодник, — сказала я, пытаясь поудобней устроить ногу и морщась от боли. — Большинство мужчин терпеть не могут женских слез. Бегут от них подальше.

— У меня есть кое-что для вашей ноги, помогает отлично.

— Да?

— Забить косячка и покурить, как вы на это смотрите?

— Ну что вы, нет, ни в коем случае.

— Организм плохо реагирует?

— Да, в общем-то, плохо. Вот именно, реагирует, — ответила я, вспомнив про Гейба и наши с ним встречи. — Впрочем, давно уже не пробовала, несколько лет.

— У меня травка совсем слабенькая. Сам выращиваю. — Он глянул на меня с каким-то мальчишеским энтузиазмом. — Хотите посмотреть?

Я прошла следом за ним в коридор, где рядом с кухней стоял небольшой шкаф. Как раз в том месте, где у меня была гладильная доска, барабанная сушилка и полки для белья. Стенки шкафа Толстяк обклеил фольгой и посадил коноплю, пышные стебли которой занимали все пространство, а подсветкой служили несколько лампочек по пятьсот ватт каждая.

— Ну, хотите попробовать?

— Лучше не надо. Но все равно спасибо за заботу.

Недели через две история повторилась, но на этот раз ситуация была еще хуже: нога совсем отказывалась двигаться, словно ее парализовало, и острая боль пронизывала ее от кончиков пальцев до самой спины. Толстяк напоил меня чаем, выразил полное сочувствие и предложил попробовать печенье с гашишем. И я не отказалась.