Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

При Колчаке Борис Васильевич Кромин исполнял должность флаг-офицера при штабе флота. Совместная работа сблизила их, и служебные отношения перешли в дружеские, не переходя, впрочем, в какое-либо панибратство, сохраняя положенную субординацией дистанцию. Адмирал разрабатывал план операции в Босфоре, назначенную на Семнадцатый год и являвшуюся главной его целью. Некоторое участие в этом принимал и Борис Васильевич. И грезилось уже, как победоносная русская эскадра подойдёт к берегам Константинополя, и свершится то, к чему стремилась Россия столько веков, то, о чём мечтала Императрица Екатерина и князь Потёмкин, со времён которых вел свою славную историю Черноморский флот, который и должен был воплотить великую государственную мечту, то, о чём грезили славянофилы, Достоевский и Тютчев – Константинополь должен был стать русским. Снова российский герб должен был украсить «врата Цареграда». Всего один шаг оставался до исполнения этого золотого сна. И мучительно было по сей день думать Кромину, сколь малого не достало для того, чтобы сделать его явью. В одном шаге от заветной цели остановили Россию. Остановили Флот. И кто же?.. И почему?..

Борис Васильевич, в противоположность некоторым своим друзьям, склонен был в большой степени возлагать вину за случившееся на Государя. Можно винить революционеров, думцев, мерзавцев-министров, но неизменна истина: рыба гниёт с головы. Если государство расползается в считанные недели, как гнилая рыба, то не может не нести за этот ответственности тот, кто возглавлял его. Кому дано много, с того много и спрашивается. Николаю Второму было дано много. От отца ему досталось крепкое, сильное государство, динамично развивающееся, но он довёл его до коллапса Пятого года. Что ж, тогдашнее можно извинить молодостью и неопытностью Государя. Слишком рано, слишком внезапно пришлось ему встать у кормила власти. Не думал великий его отец, что уйдёт так рано, не успел подготовить сына к тяжёлой ноше. В конце концов, Пятый год пошёл России на пользу. Были проведены некоторые давно назревшие реформы, началась модернизация армии и флота, за что так ратовал Колчак, и явился, наконец, подлинный государственный деятель, твёрдой рукой выведший потрёпанный корабль России из шторма. Идти бы и идти славному этому кораблю по проложенному дальновидным капитаном курсом, но не стало капитана, и всё смешалось… И выяснилось, что ничему не научили Государя собственные промахи, и он повторял их, с фатальной неизбежностью приближая новый коллапс, из которого уже некому было вывести России. Как можно было отдать управление государством неуравновешенной женщине, попавшей под влияние похабного «старца» и прочей нечисти, ненавидимой обществом и народом? Как можно было потакать безумной чехарде министров, которая была устроена ею (и в этой чехарде – хоть раз бы мелькнула фигура достойная!)? Как можно было довести дело до крайности, перейти эту крайность, а затем отречься от престола таким образом, что рухнула вся многовековая русская монархия?! Уму непостижимо! Непростительно! Придворная камарилья предала Царя, но кто виноват, что именно таким было его окружение? Ведь оно не навязано было ему, ведь он (и она!) выбирал, назначал! Так как же возможно утверждать, что Государь не несёт вины? Глава государства не может не нести ответственности за то, что в нём происходит. И если он жертва, то, в первую очередь, жертва собственных ошибок. Столь жёсткая оценка Императора привела к тому, что февральский переворот Кромин оценил вначале скорее положительно. Представлялось тогда, что большего развала, чем тот, который устроили поставленные Государыней министры, быть просто не может. Что новые люди, трезвомыслящие и деятельные, как, к примеру, Гучков, сумеют навести порядок и привести Россию к победе. Какая наивная надежда была!

В те февральские дни адмирала не было в Севастополе. Он уехал с докладом в Батум к Великому Князю Николаю Николаевичу. О происходящем в столице первым сообщило немецкое радио, вещавшее из Константинополя на ломаном русском языке. Рассказывалось о погромах, страшных, кровопролитных боях на улицах Петрограда. Офицеры пришли в большое волнение. Никто не знал, насколько можно доверять вражеской информации, но все ясно чувствовали, что происходят какие-то очень серьёзные события, последствия которых предугадать нельзя.

Колчак срочно вернулся в Севастополь и перво-наперво издал приказ, в котором говорилось, что вражеское радио вещает, очевидно, не для того, чтобы сделать что-нибудь полезное для русского флота, а потому все командиры должны верить только своему командующему, который, в свою очередь, обещает немедленно оповещать их о том, что будет ему известно. Адмирал просил не придавать никакого значения слухам, в случае каких-либо сомнений обращаться непосредственно к нему за разъяснениями. Такой быстрой и решительной мерой Александр Васильевич нейтрализовал вражескую пропаганду.

Вскоре адмирал вызвал Кромина к себе и протянул ему только что переданную телеграмму:

– Прочтите, Борис Васильевич.

Это была телеграмма от генерала Алексеева, в которой запрашивалась поддержка командующих фронтов отречения Императора. Под предложением подписались уже практически все они.

– Вы поддержите это обращение? – спросил Кромин, возвращая телеграмму.

Адмирал сидел за столом, сложив руки треугольником так, что ладони, сомкнутые кончиками пальцев, скрывали большую часть лица, и лишь глаза тяжело смотрели исподлобья. Александр Васильевич помедлил с ответом, а затем произнёс твёрдо своим глуховатым голосом:

– Я служу Родине, а не какому-либо политическому строю… Россия, вне всяких сомнений, больше, выше и важнее политического строя, важнее Династии, и ей мы должны служить при любом исходе. Но я принимал присягу и нарушить её требованием отречения я не могу. Пусть делают, что считают нужным. Но без моего участия. В этом я им не помощник.

– Что вы думаете обо всём этом, Александр Васильевич?

– Думаю, что нас ждут нелёгкие времена. Нам придётся приложить все силы, чтобы оградить флот от вредных влияний. Сейчас это главная задача. Война продолжается, враг только и ждёт момента, чтобы ударить в образовавшуюся брешь. Но этой бреши образоваться не должно! – глаза адмирала блеснули, он резко поднялся, заходил по каюте. – Придётся лавировать, Борис Васильевич. Будем надеяться, что шторм уляжется и не нанесёт нашему кораблю непоправимых повреждений, не потопит его в пучине…

Известие об отречении Императора и его брата и формировании Временного правительство Колчак разослал на все суда с приказом командам собраться на своём флагманском корабле «Георгий Победоносец». Здесь он выступил перед ними с речью:

– В настоящее время прежняя власть перестала существовать, Династия, по-видимому, кончила своё существование, наступает новая эпоха. Но каковы бы ни были у нас взгляды, каковы бы ни были наши убеждения, но мы ведём войну, и потому мы имеем обязательства не только перед правительством или той властью, которая существует, но мы имеем большие обязательства перед нашей Родиной. Какое бы правительство ни существовало у нас, оно будет продолжать войну, и мы будем выполнять свой долг так же, как и до того времени.

Тем не менее, вредные настроения всё же проникали в матросскую среду. Кровавые события произошли на Балтийском флоте: матросами были жестоко убиты адмирал Непенин и многие офицеры. Эта весть поразила Колчака. На Черноморском флоте опасные выступления начались с опубликования Приказа №1 Петроградского Совета. Однако уважение к адмиралу во флоте было слишком сильно, его авторитет не смогла подорвать даже революция. Не заискивая перед матросами, но и не злоупотребляя своей властью, он вёл свою линию, при этом лавируя между различными тенденциями, не давая поднимающимся валами выступлениям затопить ведомое им судно, именуемое Черноморским флотом.