Крымская война. Соотечественники - Борис Батыршин

Сейчас Адашев, вместе с танкистом Рыбайло ехал на броне головного «Остина». К возмущению Михеева, приятели раздобыли в одном из сел два соломенных матраца и теперь на крыше броневика образовалось комфортабельное лежбище — не то, что в кузове «Фиата» или в «Рено», где не продохнуть от газойля и машинного масла. К тому же, танк непрерывно ерзал туда-сюда в крепежных цепях, и Рыбайло скомандовал мехводу Солоницыну перебраться к мотострелкам, на грузовик. Не дай бог, крепления не выдержат, и семитонная, наполненная огнесмесью махина, свалится с полутораметровой высоты.

Этот «Рено», взятый при эвакуации из Севастополя, был лишен не только штатного вооружения, но даже и башни. Поначалу предполагалось использовать его, как артиллерийский тягач, но Михеев рассудил иначе: поверх броневого корпуса наварили высоченный короб, прикрытый сверху крышкой, откидывающейся назад на петлях. Через три амбразуры — по курсу и по обе стороны, — можно вести огонь из «Льюиса». Главным оружием стал тяжелый огнемет системы Винсента, найденный юнкерами при разграблении артиллерийских складов. Штакельберг (вернувшийся после своих морских приключений в дивизион) припомнил, что такие «фламменвелферы» имелись на Турецком валу. Огнемет оказался исправен; его установили на «Рено», приспособив на корме бак с огнесмесью и батарею баллонов со сжатым возухом.

Адашев благодарил Бога за то, что им пока не приходилось применять это страшное орудие. Изжарить человека заживо… юношу передернуло. Варварское оружие, противное цивилизованному человеку… Хорошо, что австрияки разбегается от одного вида огненной струи.

Но долго это продолжаться не может. Дивизии Горчакова уже подходят к крепости Силистрия и, хочешь — не хочешь, а скоро придется опробовать «фламменвелфер» в настоящем деле.

IV

Возле крепости Силистрия.

— Пониже, голубчик! — Тотлебен наклонился к поручику, стараясь перекричать рев двигателя и треск набегающего потока воздуха. — Пройдитесь вдоль всей куртины, надо бы рассмотреть. В заметках покойного Шильдера тут показана батарея и пороховой погреб. Вот бы его накрыть!

Лобанов-Ростовский несколько раз кивнул и развернул аппарат. Внизу, на бастионах, во двориках то и дело вспухали крошечные облачка белого дыма — турки из гарнизона Силистрии почем зря палили по «Фарману». Пока ущерб ограничился двумя дырками в плоскостях, привезенные из прошлого полета.

— Еще ниже, еще! — «пассажир» нетерпеливо семафорил рукой. На очередном проходе, он вцепился в борт и перегнулся через борт и так свесился из кабины, что поручик перепугался — как бы тот не вывалился наружу.

«Фарман» вполне подтвердил свою репутацию отличного аэроплана-разведчика. Обзор из носовой кабины был превосходный, куда лучше, чем из боковой двери «Финиста», на котором Тотлебен поднялся в воздух в первый раз. Генерал-инженер хотел непременно осмотреть сверху укрепления Силистрии, прежде чем назначать цели для шнейдеровских мортир и прочей осадной артиллерии; узнав же, что можно корректировать огонь с воздуха, по радио, он заявил, что займется этим самолично, поскольку хорошо изучил планы крепости и может оценить ущерб от огня осадных орудий. Качинский спорить не стал и приписал поручика Лобанова-Ростовского с его «Фарманом» к Тотлебену: «вы, голубчик, у нас и сам летали наблюдателем, и аппарат ваш для этого прямо-таки создан, кому же, как не вам? «Финист» наша лучшая ударная машина, грешно отвлекать ее на разведку. Мортиры когда еще свое слово скажут, а османов надо сразу ошеломить, пока они еще не привыкли к виду аэропланов.

Качинский оказался прав. Эффект, производимый на турецкую пехоту атакой с бреющего полета, далеко превосходил реальный ущерб. Стоило аппаратам пройтись, треща пулеметами, над траншеями, прикрывающими подходы к форту «Араб-Табия», (при штурме которого год назад погиб генерал Сельван), как два батальона редифа бежали, бросая в панике ружья. Форт достался русским целехоньким и почти без потерь: после авианалета и беглого обстрела шрапнелью, на гласис выползли, чадя газолиновым дымом, три «ромба». Защитники равелина не выдержали такого зрелища; стрелки Владимирского полка, наступавшие вслед за танками, находили исколотых штыками турецких офицеров, видимо, пытавшихся, остановить повальное бегство.

Жаль только, из крепостью этот номер не пройдет, подумал поручик. И драпать там некуда, и войска там, надо думать, более стойкие, и офицеров побольше. Турки не церемонятся с малодушными, чуть что — секим башка. Хотя — как знать? Лучшие дивизии Омер-паша забрал в Крым, где они и сгинули вместе с о своим сардарэкремом[15]. Может статься, боевой дух защитников крепости вовсе не так высок, как в 1854-м…

Тотлебен скорчился на переднем сидении и что-то бормотал в микрофон. Время от времени он вытягивал шею и делал знаки Лобанову-Ростовскому — «ниже» и «вправо». Поручик послушно положил аппарат на крыло — и в этот самый момент над куртиной, за которой расположилась мортирная батарея, вырос столб дыма и каменного крошева. Он разрастался, опадал, расползался гигантской неопрятной амебой, и в этом пыльной мареве то и дело вспыхивали зарницы новых разрывов — мортирная батарея обрушила на головы защитников крепости град шестидюймовых конических бомб, способных пронизывать катаную броневую сталь и перекрытия из железобетона.

— Отлично, просто отлично! — проорал, обернувшись к пилоту, Тотлебен. — Со второго раза угодили прямехонько в погреб! Завтра подойдут канонерки с осадными мортирами. Три, много пять дней дней бомбардировки, и туркам аминь!

Тотлебен ошибся. О капитуляции гарнизона крепости им сообщили, как только «Фарман» зарулил на стоянку полевого аэродрома. Древний византийский Доростол, захваченный в конце десятого века князем Святославом; административный центр османского вилайета Силистра; крепость, которую осаждал Румянцев и Багратион, а в 1829-м взял на шпагу генерал Дибич; придунайская твердыня, укрепленная немецкими инженерами согласно советам самого Мольтке-старшего, не давшаяся в руки Паскевичу и храбрецу Шильдеру — Силистрия на этот раз не продержалась и трех суток.

V

Черное Море, траверз Румели.

Гидрокрейсер «Алмаз»

Великий князь Николай Николаевич, сын императора Всероссийского, удобно устроился в парусиновом кресле. Временный КП был развернут прямо на полетной палубе, благо гидросамолеты уже второй день не поднимали на борт.

— Как-то слишком просто все получается! Шутка сказать — тридцать верст сплошных узостей, берега утыканы орудиями, форты один на другом. В буквальном смысле — террасами, ярусами. А французы идут в будто на прогулку, и в ус не дуют!

— Между Францией и Османской империей состояния войны нет. — заметил Корнилов. Он расположился в соседнем кресле и потягивал поданный вестовым лимонад. Жаркое июльское солнце заставило сменить суконный форменный сюртук на легкомысленную полотняную пару. — Не так-то просто отдать приказ палить по союзникам. Да и не до того сейчас туркам, сами видите, что у них творится!