Смятый лепесток - De ojos verdes

бывшая объектом грез, потеряла над собой контроль. Он схватил меня и встряхнул так чудовищно, что спина от удара заныла дикими очагами боли в разных местах в зависимости от степени соприкосновения с металлом позади.

Так и не издав ни единого громкого звука, мы со стороны выглядели очень странно. Но с площадки нас видно не было – закрывал автомобиль, а выглядывающие из окон люди наверняка приняли за парочку, выясняющую отношения. Да и Лена слишком гибло углубилась в свой смартфон.

– Неужели ты настолько самоуверен и не сомневаешься в свой безнаказанности? Думаешь, не закричу?

– Не закричишь, я тебя знаю, – противный утробный смех, – люди не меняются.

– Меняются, Аванесов. Ты вот был гнилой, а теперь стал конченым…

Наша возня продолжается, в результате чего Гарик зажимает меня между собой и дверью.

– Видимо, ты тоже была латентной шлюхой, слабой на передок? Многих успела обслужить?

Его слова меня никогда не трогали. Да и сейчас была задача поважнее…

– Лен! – позвала я так, чтобы меня было слышно именно ей.

Подруга встрепенулась, подняла голову, открыла рот, округлила глаза…и бросилась ко мне. Да, это животное не ожидало такой реакции от хрупкой девушки. И такого развития событий…

Лена ударила его в коленный сустав, заставив согнуться и сползти на корточки, и я тут же вырвалась, чуть не попав под колеса подъезжающего кроссовера. Гарик встал и с яростью метнулся ко мне.

– Не понял…

Передо мной материализовалась знакомая фигура и темно-русый затылок.

– А вот и *бырь подоспел… – выдал Аванесов.

Моя нескромная, далеко не праведная подруга, ежедневно практикующая нецензурную составляющую языка, резко зажала в ужасе рот от такого похабного высказывания. Мне-то не привыкать. Я повернулась на ее резкое движение и упустила момент, когда завязалась драка. И оцепенела, следом за ней уставившись на мужчин… По силе ударов они были равны, по уровню гнева – кажется, тоже. Месили друг друга, являясь феерическим зрелищем. Не удивлюсь, если все соседи вывалились из окон, жалея, что нет попкорна.

– Дима! Там дети! Не надо! – пытаюсь дозваться.

Но моя мольба делает только хуже. Он свирепеет, одарив противника серией коротких мощных выпадов, а затем заламывает тому руку, опуская лицом на асфальт.

– Я тебе крылышки-то твои обрежу, летчик, – сплевывает кровь Гарик, – будешь подаяния просить у церквей, никто не возьмет на работу.

– Заткнись! – рявкают ему в ответ, отчего мы с Леной синхронно подпрыгиваем.

– Аль, девочки идут, – шепчет подруга.

– Отведи их обратно, пожалуйста.

Пытаюсь взять себя в руки и подталкиваю ее вперед в сторону площадки.

Терпеть не могу, когда ребенок становится свидетелем таких разборок, особенно с участием собственного родителя. Растерянно привожу в порядок волосы, не слыша, о чем низким шепотом переговариваются эти двое.

– Дима! – снова взываю к его здравомыслию.

– Аль, иди присядь подальше! Разберусь!

Это было грубо. Но, видимо, нужно.

Потерянно оглядываюсь и действительно вышагиваю к скамейке. Впадаю в ступор, и на меня тут же наваливается удушающая апатия. Так мерзко от происходящего, что внутри ноет, словно обожгли раскаленным железом. Как же так… Почему?

Краем глаз улавливаю движение сверху и замечаю целых три руки, наведшие камеры телефонов на драчунов. Двадцать первый век – каждую секунду рискуешь заработать славу героя авторского кино. Становится еще горше.

Сколько проходит времени, даже не представляю. Продолжаю напряженно всматриваться в макушку Гарика в нескольких метрах от себя, над ухом которого Дима что-то очень зло и медленно выплевывает.

Мне страшно. Он такой…каким был со мной годы назад… Дикий, неконтролируемый, наводящий ужас. Я представляю, на что способен этот мужчина, поэтому…боюсь за него! Чтобы не натворил дел из-за меня, за что потом придется поплатиться. Аванесов очень состоятельный и имеющий многочисленные связи человек… Угроза, слетевшая с его уст – не просто финт.

Но внезапно Дима поднимается. Следом вскакивает Гарик, отряхивая свою дорогую одежду. Бросает в своего обидчика взгляд, полный лютой ненависти, сжав челюсть. Затем обходит свою машину, разворачивается и цепляет глазами меня. Сверлит долго. После чего медленно сплевывает, будто избавляясь от накопившегося яда, а через несколько секунд исчезает.

– Папа! Папа! – как только препятствие исчезает, Мия тут же замечает отца.

Пока они обнимаются и щебечут, Лена с Владой подходят ко мне.

– Ты как?

Киваю в ответ болванчиком. Не отрываюсь от Димы, идущего к нам с дочкой на руках, которая интересуется, что у него с лицом. Встаю и плетусь за ними, не участвуя в общем разговоре. Я просто не верю в то, что произошло. Не верю, что удалось скрыть это от детей. Не верю в своеобразную удачу и в то, что подобное не повторится.

– Миюш, ополоснись, хорошо? И пижаму надень сразу.

Иногда самостоятельность ребенка особенно остро кажется благодатью. Она преданно заглядывает отцу в глаза, на что тот смеется задорно:

– Обещаю, не уйду, почитаю тебе сказку.

Когда малышка скрывается за дверью, мы проходим в гостиную. Я молча открываю шкаф и достаю аптечку. Сажусь напротив Димы и трясущимися руками начинаю обрабатывать мелкие ссадины. Мужская ладонь накрывает мои дрожащие пальцы, и я замираю.

– Успокойся, всё позади.

Прикрываю веки, стараясь последовать его словам. Но терплю фиаско. Дыхание отяжеляется. Истерика подкрадывается незаметно.

– Почему ты мне соврала тогда? Он тебя и в прошлый раз принуждал ведь…

Кажется, его тоже штормит.

– Я же просил мне рассказать! Звонить! И не дошло бы до сегодняшнего…

Вырываю свою конечность, открываю глаза, избегая его взгляда. И прохожусь смоченным ватным диском по ранкам.

– Он к тебе больше не подойдет. Надеюсь, ты не очень расстроена.

Застываю. Не верю своим ушам. Это сказано с таким пренебрежением, будто он не в курсе, что с Гариком у меня ничего не было. Таращусь на волевой подбородок в недоумении. Во мне просыпается тихая ярость…

– Сам закончишь, – вручаю бутылёк и белоснежную упаковку, ретируясь.

В комнате только и успеваю включить свет. Рывком притягивает к себе и впечатывает в грудь спиной, опаляя горячим шепотом:

– Ты-то чего злишься? – ладонь перемещается на мой живот.

Теряюсь от этого напора, лишаясь дара речи от всплеска ощущений.

Господи, неужели так теперь будет всегда? Мои реакции на него – мгновенные, парализующие, будто удар кнутом…

– Это я должен беситься и бешусь, что не даешь себя защитить. А если бы не успел? А если бы…

– Я всё!..

Звонкий голосок Мии позади нас приводит меня в чувство, заставляя отпрянуть.

– Давай выбирать сказку.

На секунду зависаю, любуясь счастливой дочерью, хлопнувшей в ладоши и кинувшейся к полкам. Маленькие пальчики скользят по корешкам. Книг прибавилось в десятки раз. Дима привозил огромное количество сборников, видя,