Смятый лепесток - De ojos verdes

Глаза в глаза.

– Я, может, не сотру ужас воспоминаний своего поступка, но сделаю всё, чтобы перекрыть их… Аль, я исправлюсь…

Мне было важно сказать ей об этом. Дать понять, что я и сам ничего не забыл, и как ответственно то, что сейчас происходит.

Доверие после всего этого…оно бесценно. И поведение девушки доказывает, что я сумел получить его. Если она не отдалась никому до этого, а мне предоставила такой шанс…я обязан им воспользоваться правильно и не причинять ей больше боли. Деликатно, нежно и подобающе завоевав её.

Осторожно вхожу в неё, моментально дурея от того, как плотно и туго обтягивается член. Кажется, во взгляде Алины отражаются всполохи того огня, что пылает и во мне.

Даже не сразу понял, что раздавшийся свист – это моё надрывное дыхание через силу. Вдох-выдох. Миллиметр.

И, да, Боже…

– Смотри на меня, – ласковый рык, – хочу видеть твои глаза, когда ты снова кончишь.

В такой позе, сидя на коленях и придерживая её за бока, стал двигаться. Наверное, участвуй в забеге на километры, я и то не чувствовал бы такого напряжения и стекающего по спине пота, выдающего всю степень сосредоточенности.

– Держи вот так, – приподнимаю её икры и заставляю сомкнуться на моей пояснице.

Ох*ительно. Вот теперь просто безупречно, так, как и мечтал с той секунды, как Алина вплыла в сад, мерно покачиваясь и не подозревая, насколько сексапильно выглядит в этом наряде. Бомба замедленного действия. Я специально её даже на танец не приглашал, хотя медляк включали раз десять. Опасался, что уровень боевой готовности нижней половины туловища, куда стеклась бы вся кровь, нагло отвергая требование вернуться обратно, будет замечен всеми через секунду, как я почувствую близость девушки. Зато к ней подошел Толя. Я с облегчением выдохнул, когда она покачала головой, отклоняя приглашение. Не бить же морду другу, которому я пару раз намекнул, что не стоит к ней подкатывать…

Я, что, реально сейчас застонал?

Похоже на то. Оттого, как Алина вдруг начала двигаться мне навстречу, обостряя ощущения. Какие уж тут посторонние мысли…

Блаженно улыбаясь, словно какой-то торчок, я постепенно стал ускоряться, усилив хватку на талии девушки. Кто бы сомневался – после этого нас обоих хватило на ничтожные пару-тройку минут. Она вновь вся выгнулась и подалась мне навстречу, отчего я завороженно замер. А потом резко дернулась вперед, будто не справляясь с собственными эмоциями и пытаясь разделить со мной этой шквал. Прижалась к груди, вынуждая зашипеть от жгучего удовольствия, когда наши тела тесно соприкоснулись. Обвила мою шею руками. И я слушал… Просто подыхал от этих хриплых звуков… Алина сначала затаила дыхание, пропуская через себя первые волны, затем задышала надтреснуто, крепче ухватываясь за меня.

Это было настолько ошеломительно, что я и не помышлял продолжить. Обнял в ответ, перемещая ладони на влажную спину. Кончики пальцев покалывало от невероятных разрядов. Её такое не похожее ни на что тонкое удовольствие и тяга ко мне в пиковой момент – это неописуемо. А когда еще и голову положила мне на плечо, протяжно вздохнув, вообще с ума сошел. Ничего интимнее в моей жизни попросту не было никогда.

– Я люблю тебя, Алмаст.

Почти прошелестел, это даже шепотом было сложно назвать. Сжал её и сделал ещё один толчок, чтобы словить собственное освобождение.

И мы молчали. Вот так сидели и прижимались друг к другу, вентилируя легкие жадными глотками. Оказывается, замереть в объятиях любимого человека – это лучшее постфактум-действие.

Даже не помню, сколько времени прошло, но достаточно долго. Послышалось мерное дыхание у уха, и я с изумлением понял, что Аля заснула. Это обалдеть, как неожиданно, но чертовские приятно. Уложил её, укрыл, слегка зависая на расслабленных чертах лица, затем встал и отправился в душ. Плевать я хотел, в чём и как меня можно упрекнуть, но я никуда не собирался уходить. Выключил свет, вернувшись, и лег рядом, прижимая девушку к себе, собираясь проснуться с ней в той же позе.

Укрощать карамель очень энергозатратно. Меня вырубило тут же.

Проснулся я ближе к рассвету, хотя прошло всего часа четыре. И один.

Сложно описать, что почувствовал в этот момент. Но самое сильное – тревожность. Быстро оделся и вышел на улицу, темнота медленно, но верно превращалась в полумрак, чтобы вскоре выпустить утро. Ноги сами меня несли за пределы территории усадьбы, пока всё вокруг мирно спало. И я дошел до того же берега речки, где буквально прирос к земле в нескольких метрах от воды. Обомлел, наблюдая, как в ней плещется нездешняя русалка, завладевшая всем моим естеством. А когда она стала выходить, и над гладью постепенно показывалось её нагое тело, вовсе обмер, игнорируя кислородное голодание. Не хотел пропустить ни единого движения. Раствориться в этом зрелище…

Алина меня не заметила. Подошла к вещам, подняла полотенце и укуталась в него. А потом повернулась к хилому спокойному представителю мощной стихии и уставилась в полутьму.

Я шел тихо. И обнял так же тихо.

– Сумасшедшая, вода же холодная, – прошептал укоризненно, дотрагиваясь губами до ледяной шеи.

Мои намерения были просты. Я хотел согреть её, а потом отчитать за беспечность купания нагишом одной и в ночи.

Но она вздрогнула. И оттолкнула.

Резко развернулась и проговорила достаточно твердо:

– Не надо.

Тон был под стать температуре кожи, глаза смотрели безмятежно. И меня откинуло на полтора года назад, – вот так же, соблюдая дистанцию, Алина со мной и общалась.

– Почему? – сдержанно поинтересовался, уже понимая, что мне не понравится ответ.

– Мне кажется, это вполне очевидно. Я не хочу никакого продолжения. Надеюсь, что сегодняшняя ночь поставит точку во всём, что было между нами.

– А что между нами было?

– Неправильная тяга. Как ты сказал, надо закрывать гештальт.

– Неправильная тяга? – поперхнулся буквами.

Как блестели её глаза…какими манящими были… Мои личные маяки, безжалостно прогоняющие в эту секунду. Поверить в происходящий абсурд чертовски трудно. Но Алина делает ещё шаг назад ближе к кромке, и этот жест заставляет меня горько усмехнуться.

– Я же тебе говорила, отношения жертва-насильник. У нас, конечно, не совсем стандартный случай стокгольмского синдрома, но всё же… Ты принимаешь сожаление и жалость за что-то другое.

– Значит, факт, что я тебя люблю, ничего не значил?

– Дим, ты серьезно? – в голосе проскальзывает какая-то строгость. – Для тебя эти слова что-то значат? Ты произносишь их впервые?

Я промолчал. Продолжал сверлить её неверящим взглядом.

– Это пройдет.

– Ты так думаешь? – пытаюсь справиться с нарастающей злостью, засунув