Закон против тебя - Максим Гарин

– Короче говоря, я отказываюсь в этом участвовать, – резко сказала Ольга Дмитриевна. Перспектива принять непосредственное участие в осуществлении собственной, высказанной мимоходом и далеко не самой удачной идеи, ей совсем не улыбалась. – Останови машину!

Обычно послушный Иван на этот раз только улыбнулся в ответ на приказной тон. Он включил сирену и увеличил скорость, проталкиваясь через густеющий по мере приближения к центру транспортный поток.

– Ольга Дмитриевна, – мягко сказал он, не поворачивая головы к доктору Вострецовой, – вы же не хотите сказать, что выходите из игры?

В течение какого-то краткого промежутка времени Ольга Дмитриевна была уверена, что сейчас твердо и уверенно скажет: «Да, я выхожу из игры, с меня довольно. Я сыта по горло вашим бароном». Она даже открыла рот, чтобы произнести это вслух, но что-то остановило ее. Она вдруг почувствовала себя чем-то наподобие аптекарских весов, на одной чаше которых был Баклан с его тупым упрямством, нежеланием сотрудничать и его ногами, без которых он, если задуматься, вполне мог обойтись, а на другой лежала ее собственная судьба: ее покой, достаток, три молодых любовника, возможность самовыражения и многое, многое другое, с чем ей наверняка пришлось бы расстаться, вздумай она выйти из игры. Убить ее конечно не убьют, но барон мстителен, и он непременно изобретет способ отравить ей жизнь. А ноги Баклану отрежут все равно – с ней или без нее, безразлично. Ошибка, которую она поклялась не повторять, просто разрослась, как раковая опухоль, и дала метастазы. С этим нужно как можно быстрее покончить и спокойно жить дальше привычной, размеренной и полнокровной жизнью. «Сука, но богатая», – вспомнила она собственные слова и решила, что так тому и быть.

– Что за чушь ты несешь? – спросила она водителя холодно. – Что это за выражение: «выйти из игры»? Где ты набрался этой пошлости? Причем здесь какая-то игра? Я объясняю тебе русским языком, что я не анестезиолог…

Она оборвала свою реплику на полуслове и стала смотреть в окно. «Нашла с кем разговаривать, – подумала она. – Перед кем оправдываться и кому объяснять… У него же пять классов образования, он же обыкновенный извозчик и – по совместительству – погонщик рабов. И теперь я, по крайней мере на время, попала в число тех, кого он погоняет. Кроме того, он водитель машины „скорой помощи“, работает со мной не первый год и отлично знает, что при необходимости я могла бы не только дать наркоз, но и оттяпать парню ноги самостоятельно, без посторонней помощи и в самом лучшем виде».

"Но поговорить с бароном просто необходимо, – решила она. – Что-то мне не нравятся эти изменения в моем статусе. Кто я ему, черт подери? И пусть уберет от меня этого дебила с его соломенной шляпой.

Смотреть на него больше не могу…"

Они быстро добрались до Каланчевской площади, но им пришлось минут двадцать дожидаться, пока работавшая в прямом эфире группа телевизионщиков смотает наконец свои кабели и уберется. После этого трясущийся Марфуша помог Ивану загрузить кресло с неподвижным телом Баклана в салон микроавтобуса и вернулся на свой боевой пост. «Скорая помощь» коротко взвыла сиреной и, сверкая голубой молнией проблескового маячка, растворилась в густом транспортном потоке, огибавшем площадь трех вокзалов.

Щадя подвеску своего «лексуса», Уманцев оставил его на стоянке, подсев пассажиром в машину Манохина. Он старался пореже ездить с Прыщом, особенно за городом, где тот сразу же принимался играть в пятнашки со смертью. Петра Николаевича эти игры вгоняли в предынфарктное состояние, что весьма забавляло его бессердечного партнера, но собственный джип Уманцева уже третий день находился в ремонте, а ехать к Черемису на созданном для «полетов» приземистом «лексусе» было смерти подобно: на лесных проселках встречались такие места, где мог пройти далеко не каждый внедорожник.

Добравшись до места, Петр Николаевич открыл глаза, которые держал крепко зажмуренными на протяжении всего последнего отрезка пути, и посмотрел на часы. Все-таки стиль езды Манохина имел свои преимущества: они преодолели расстояние от офиса до цеха в рекордно короткий срок.

Манохин, как всегда, оставил машину у наружных ворот, и они немного прогулялись пешком, слушая шорох травы, стрекотание кузнечиков и ленивую перекличку лесных птиц. Уманцев оглядывался по сторонам с пугливым интересом. Он редко бывал здесь, во-первых, потому, что ему нечего было здесь делать, а во-вторых, руководителю солидной фирмы вовсе не обязательно рисковать своей репутацией, слоняясь в подозрительных местах и общаясь с подозрительными лицами. Острой необходимости в сегодняшнем визите не было, но катавасия с побегами, пожарами и драками, происходившая в последнее время, довела его до белого каления, и он настоял на том, чтобы лично проверить состояние дел на «объекте номер ноль», как они с Манохиным порой в шутку называли хозяйство Черемиса.

Из доклада Манохина, который, кстати, обиделся на проявление недоверия к своей персоне, Уманцев знал, что наружная охрана объекта после дерзкого побега Бакланова и его приятеля удвоена. Это означало, что теперь, помимо снайпера, где-то в кустах на территории объекта сидит еще и пулеметчик. Именно это обстоятельство и заставляло его пугливо озираться: он никак не мог отделаться от мысли, что очумевшие от жары и безделья часовые могут спросонья понаделать дырок в его драгоценной шкуре. Кроме того, ему было просто интересно, сумеет ли он их разглядеть.

– Не косись, не косись, – угадав его мысли, сказал Манохин, дымя небрежно зажатой в углу рта сигаретой, Он нес в руке пиджак, на белой рубашке вокруг .кожаных ремней наплечной кобуры проступили темные пятна пота.

Солнце жгло немилосердно, а по влажности воздуха здешние места, как казалось Уманцеву, оставили тропики далеко позади. Все его тело под одеждой было покрыто скользкой пленкой пота.

– Нечего коситься, – повторил Прыщ. – Все равно ни хрена не увидишь, покуда прямо в лоб не засадят.

– Что же Баклану не засадили? – не удержался от шпильки Уманцев.

Прыщ промолчал, поскольку сказать тут было нечего.

Они столько говорили об этом побеге, что одно упоминание о Баклане вызывало у него тошноту.

Они обогнули земляной вал, и Манохин постучал в ворота условным стуком. Калитка сразу же распахнулась, и вертухай в камуфляже и маске внимательно оглядел прибывших с головы до ног, держа их под прицелом короткоствольного автомата.

– Ну что, насмотрелся? – ворчливо спросил Манохин, отодвигая охранника в сторону. Ему стало смешно, поскольку, помимо привычного камуфляжного комбинезона и трикотажной маски, на охранника были напялены тяжелый армейский бронежилет и старый танковый шлем. Второй охранник, бесшумно возникший из-за счастливо возвращенного в родное стойло «КамАЗа», был одет и вооружен точно так же, с той лишь разницей, что на голове у него сверкала новенькая ярко-красная строительная каска, делавшая его похожим на подосиновик. Наученный горьким опытом, Черемис экипировал своих людей так, чтобы по возможности предусмотреть любую неожиданность, но это был как раз тот случай, когда сарай запирали уже после того, как оттуда увели лошадь.