Черное солнце - Валерий Большаков

— Шагаем деловито и целеустремлённо, — велел Браун.

— В ногу! — не утерпел Белый, добавил-таки своё веское слово.

Сихали вышел к вертолётным площадкам, где стояла громадная шестимоторная «Анатра» с эмблемами «Аустраль Линеас Аэрас». Чернявые «портеньос» выкатывали из распахнутых трюмов платформы на высоких колёсах, груженные посылками. Тимофей направился прямо туда. Высокий, небритый «портеньо», стриженный «под горшок», обрадовался подкреплению и залопотал, зачастил, затрещал на испанском, простирая руки в направлении почтового терминала.

— Си, сеньор, — покивал Браун, упираясь руками в шероховатые бока платформы.

Распределившись по двое, фридомфайтеры покатили почту, куда им велели. Теперь можно было не прятаться.

— Вижу, — сказал Тугарин-Змей, кивая в сторону стратолёта, чьи белые борта опоясывала оранжевая полоса. — «Трансвааль Эйруэйз».

В тени стратоплана толпились пассажиры — туристы, явно из неработающих. Ударно отдыхавшие «жруны», получив бесплатные путёвки от Фонда изобилия, спешили в Африку — поглазеть на тамошних слонов с жирафами. «Пролы» хохотали и громко переговаривались. Сихали всегда подозревал, что их весёлость наигранна. В самом деле, можно неделю резвиться на пляже, месяц отдыхать и наслаждаться «дольче ниенте» — сладким ничегонеделанием, но год, два, десять лет подряд… Это же так скучно!

Сдав платформы на высоких колёсах говорливым почтарям, фридомфайтеры вернулись к туристам, скидывая куртки, — солнце припекало.

— Выбираем одиночек, — негромко сказал Тимофей, — и складываем в тенёчек.

«Пролы» до того увлечённо слушали чёрного экскурсовода, бурной жестикуляцией подкреплявшего словесное описание саванны, что не заметили «потери бойцов».

Купри подбирался к «жруну» со спины и выпускал в него слабый заряд из станнера. Гирин с Тугариным-Змеем подхватывали никнувшее тело и отводили — относили! — в тенёк, вовнутрь пустого пластмассового контейнера.

Сихали достался толстяк, разомлевший от стан-излучения. Накинув на плечи его безразмерный пиджак из стереосинтетика, а заодно и талию обмотав рабочей курткой, изображавшей пузо, Тимофей глянул в социальную карточку «прола».

— Карлос Бака, — прочёл он вслух.

— Бяка, — задушенно издал глас Шурик.

— Щас восьмым ляжешь, — пригрозил Харин.

— Молчу, молчу…

Неспешно и раскованно, подражая расхлябанной походке «жрунов», фридомфайтеры вошли в тень стратолёта и смешались с толпой туристов.

— Проходим на посадку! — прощебетала стюардесса-мулаточка.

Сихали поднялся в салон, пыхтя, как и подобает Баке, и скромно притулился у иллюминатора. Поблизости расселись остальные «хайджекеры».[113]

Шумные «пролы» переговаривались:

— Да не хотел я в эту дурацкую Африку переться… Жена уговорила.

— Ну, а то я зебры не видел!

— А что делать-то? Меня в этом году уже трижды из запоя выводили…

— Слыхал, что старый Луис придумал? Они с Педро вернулись на свой рудник!

— Здрасте! Так его ж закрыли!

— А они открыли! Третий месяц руду добывают — и сваливают в кучу.

— Зачем?!

— Говорят, хоть как-то при деле.

— Хм. Знаешь, а я их понимаю…

Тимофей послушал, поднял очи горе и закрыл их, решив подремать.

Ровно через час стратоплан сел в йоханнесбургском аэропорту «Гранд-Сентрал».

22 декабря, 16 часов 45 минут.

Афросоюз, Йоханнесбург, «Гранд-Сентрал».

Паче чаяния, Йобург не встретил духотой и зноем — было прохладно. Туристы шумною толпой повалили в гофрированную галерею терминала, предвкушая экскурсии и прочие забавы, а фридомфайтеры спустились в багажный отсек и выбрались на поле аэродрома. Местные не обращали на них ровно никакого внимания. В «Шереметьево» или в «Хитроу» фридомфайтерам не оставили бы и единого шанса, выловили бы запросто, напустив «Големов» с парализаторами, но в благословенной Африке царил всегдашний бардак — лишь однажды Сихали заметил полицейского, важно прогуливавшегося за стеклянной стеной. «И слава богу», — мелькнуло у Тимофея.

В качестве меры предосторожности фридомфайтеры заняли огромный красный тягач, вытягивавший стратолёты из ангаров. Атомокар заурчал, засопел и двинулся на край поля, где располагалась VIP-зона и находился «борт номер один» — старенький гиперзвуковик «Хикари».[114]

— И что? — буркнул Купри. — Вот так вот заявимся и скажем Мзиликази: «Дай покататься?»

— Идеи есть? — спросил Сихали.

— Господи, Тим, — сокрушённо вздохнул Белый, — ну какие у них идеи, у тупарёшек? И с кем мы только связались?..

— Выкладывай свою, умник, — проворчал Гирин.

— А вы посмотрите внимательно! Видите, какая суматоха у президентского терминала? Наверняка Мзиликази заскучал во дворце, вот и решил отправиться куда-нибудь с «официальным дружеским визитом»…

— Ближе к делу! — повысил голос Максим.

— Да пожалуйста… Выходим, раскладываем агентов секретной службы по багажникам, переодеваемся в их чёрные прикиды и встречаем Мзиликази на борту «Хикари»!

— Умник! — презрительно фыркнул Тугарин-Змей.

— Разумник! — поддержал его Гирин. — Глаза протри — они там все чёрные, как их костюмы!

— А вы зелёные, — снисходительно сказал Шурик, доставая из кармана дермотонер. — Учить вас да учить…

Настроив приборчик, он закатал левый рукав и провёл насадкой по запястью — кожа приобрела цвет тёмной бронзы. Закрасив обе руки, Белый занялся лицом, превращая себя в чёрного.

— Шурка, ты гений, — сказал Тимофей.

— А то! На, бледнолицый, — Шурик передал дермотонер Гирину. — Из тебя выйдет Отелло — мечта Дездемоны!

— А это… надолго? — с опаской спросил Максим.

— Да нет, что ты… Уже лет через десять-пятнадцать сереть начнёшь, а к пенсии облезешь полностью.

— Не слушай его, Максим, — улыбнулся Браун. — Потемнеешь часа на два, на три.

— А, ну тогда ладно, — взбодрился Гирин. Храбро обратившись в чёрнокожего, он сунул дермотонер Илье Харину.

Так, по цепочке, все поменяли расовую принадлежность. Правда, губы у фридомфайтеров не вывернулись и волосы не закурчавились, но те же масаи или эфиопы здорово смахивают на европейцев чертами бронзовокожих лиц, так что… «Сойдёт», — решил Сихали.

Приткнув тягач у высокого забора, огороживавшего VIP-зону, фридомфайтеры проникли внутрь через служебный вход. Их, правда, не захотели пускать два агента секретной службы, но Харин с Белым «уговорили» ретивых служак — один отрубился, другой скончался.