Большая книга ужасов. 63 - Елена Арсеньева

Вот чудеса! Неужели это та самая пустая, пыльная, холодная избенка, где он проснулся утром, где понапрасну искал хоть корочку хлеба?

Сейчас здесь было необычайно тепло. Печка топилась; на ней булькал, выкипая, горшок с водой. На столе в большой жестяной миске дымилась гора картошки. На обрывке бересты была насыпана горка крупной соли, лежала вязанка вяленой черемши. Тут же стояли жестяные кружки, полные горячей воды, в которых размокала сушеная черемуха.

На столе горела большая толстая свеча, и с ней, да еще в отблесках огня, игравшего в печи, было почти светло.

Это просто какая-то фантастика, честное слово! Никита и незнакомая девчонка вернулись в избешку минут пять, ну десять назад, и успеть растопить печь и приготовить еду было просто немыслимо… Особенно если учесть, что никакой картошки тут раньше не было!

А может, еду кто-то принес? И печку натопил? И картошку сварил в ожидании возвращения Никиты?

Кто? Уж не домовой ли?..

Однако думать об этом Никита сейчас не мог. В голове мутилось от голода и усталости, и всеми его помыслами и поступками управлял только пустой желудок.

Короче, через полсекунды Никита уже сидел за столом и ел все подряд, диву даваясь, что самая обыкновенная картошка в мундире может быть такой умопомрачительно вкусной.

Девчонка проворно развесила его джинсы и носки на каких-то рогульках поближе к печке, поставила рядом кроссовки – и тоже села за стол. Аккуратно откусывала от горячей картофелины маленькие кусочки и настороженно поблескивала своими узкими и длинными черными глазами.

– Тебя как зовут? – наконец спросил наевшийся Никита. – Как ты меня нашла? Кто все здесь наготовил? Кто еду принес?

– Сиулиэ, – сказала она. – Меня зовут Сиулиэ.

Никита кивнул и уставился на нее выжидательно. Однако Сиулиэ помалкивала и отвечать на прочие вопросы явно не собиралась.

Хорошо. Никита решил зайти с другой стороны.

– А что такое сунгун-нгэвен?

– Кочка – плохой черт, – буркнула Сиулиэ. – В болоте живет. Зачем к нему полез?!

– Откуда я знал, что там кто-то живет, тем более плохой черт? – пожал плечами Никита.

– Везде кто-нибудь да живет, – наставительно сказала Сиулиэ. – В горах – калгама с длинными ногами и острой головой, в болоте – сунгун-нгэвен, из реки киата – утопленник – может выйти, из-под земли харги норовит свой коготь высунуть… У каждого места свой амбан – злой дух.

– Утопленника я уже видел, – передернулся Никита. – Это было незабываемо… Слушай, а куда ворона делась?

– Какая ворона?

– Ну такая, черная! – Никита для наглядности даже руками помахал и прохрипел: – Карр! Карр!

– А, ты про гаки говоришь! – усмехнулась Сиулиэ. – Это ворон был, а не ворона! Гаки небось в лес улетел. Что ему на болоте делать!

– Откуда ворон знал, что горящее сено поможет против болотного черта? – спросил Никита.

– Сено? – Сиулиэ уставилась на него с таким видом, словно он произнес неприличное слово. – Сам ты сено! Это богдо был! Богдо, понимаешь?!

Никита покачал головой.

Сиулиэ смотрела презрительно:

– Да, это правда: ничего ты не знаешь, ничего не понимаешь, ничего не видишь! Мимо сокровища пройдешь – не оглянешься! Руки у тебя гоё-гоё – вкривь да вкось! Боги-предки куда смотрели, когда тебе…

Она вдруг умолкла, словно испугалась сказать лишнее.

– Слушай, ты не можешь объяснить, что происходит?! – разозлился Никита. – Конечно, ты меня спасла и все такое, но это совершенно не дает тебе права…

Сиулиэ вскочила. Глаза ее насмешливо блеснули:

– А что тебе объяснять, сын моей гугу? Ты все равно ничего не поймешь! Жить хочешь – сиди на месте и жди, когда усатый-бородатый чужак придет!

И кинулась к выходу.

Хлопнула дверь.

Никита тупо смотрел ей вслед.

Ему казалось, что кто-то очень крепко навернул его по голове.

Еще бы!

Во-первых, Сиулиэ назвала приметы чужака, которого Никита должен ждать. Он будет усатый и бородатый.

Откуда она это знает?!

Во-вторых, она тоже велела Никите сидеть в избушке, как велел медведь-шаман. Она что, его слушается?!

Очень странно! А ведь такая хорошая девчонка, хоть и ворчунья… И жизнь Никите спасла.

Но самое главное…

От волнения Никита больше не мог сидеть. Вскочил и начал ходить туда-сюда по избушке, волоча по полу неуклюжие разношенные старые валенки.

Самое главное было в том, что Сиулиэ назвала Никиту «сын моей гугу»!

Он знал не только некоторые нанайские слова, но и старинные обычаи. Например, раньше считалось плохой приметой называть человека по имени. Чтобы злые духи к нему не прицепились! Следовало сказать: сын такого-то, или дочь такой-то, или брат, или сестра кого-то.

Сиулиэ назвала Никиту, согласно этому старинному обычаю, сыном своей тети.

Гугу – по-нанайски «тетя». Сестра отца или матери.

То есть что же это получается?! Улэкэн, мама Никиты, была сестрой кого-то из родителей Сиулиэ? А сама Сиулиэ – его, Никиты, двоюродная сестра?!

Но у мамы не было никакого брата, ни старшего, ни младшего, и сестры не было! Никита отлично помнил: она рассказывала, что ее мать умерла, когда родила Улэкэн, а отец вскоре погиб на охоте.

Что же все это значит? Кто они – родители Сиулиэ? И почему она выдает их за брата или сестру Улэкэн?!

* * *

Никита долго сидел около печки. Дождался, пока догорят угли, и только тогда закрыл вьюшку. У Зелениных была дача на Третьем Воронеже[21], и раньше вся семья часто ездила туда зимой – на лыжах кататься. Иногда оставались ночевать в бревенчатом доме. Тогда Никита и научился следить за печкой. Так что не такой он был и никчемный, каким считала его Сиулиэ!

Он даже порядок на столе навел, сложив остатки черемши в ту же миску, где лежала картошка, а крошки смел и бросил в печку.

Мама всегда так делала и говорила: «Подю[22]покормили, Подя доволен будет!»

Никита тоже так сказал.

Картошки оставалось немного, но на завтра еще хватит. А завтра, может, появится этот… бородатый чужак, который спасет Никиту.

А зачем чужаку это нужно? Как-то странно, что незнакомый человек нарочно приедет в глухую тайгу в поисках Никиты Зеленина… Или он случайно тут окажется? Отправится, например, на охоту… Ну и что? Бросит все свои дела, чтобы спасать какого-то мальчишку?