Так близко к горизонту - Джессика Кох

Он обиженно молчал, пока мы не доехали до пожарного выхода.

– Почему ты оставила автомобиль у морга?

– Чтобы ты тупо спросил! – накричала я на него, вышла из машины и просто ушла, даже не поблагодарив за то, что он подвёз меня.

На обратном пути к Дэнни я позвонила маме и сказала, что на этой неделе не приеду домой.

– Где ты? – хотела знать она.

– У Дэнни. Кое-что произошло. Я взяла отпуск на эту неделю и приеду домой только в воскресенье.

– Что случилось? – судя по её голосу, мама тоже забеспокоилась.

– Ничего. Я не заберу собаку. Пока, – я хотела положить трубку.

– Твой голос звучит, как будто ты плакала. Вы поссорились?

– Нет! – прорычала я в телефон. Мои нервы дрожали от напряжения. – Он ведь не говорит со мной!

Конечно, мама поняла это неверно, да и откуда ей было знать?

– Может быть, стоит вернуться домой, если он так обращается с тобой, – посоветовала она мне.

– Его подруга умерла, – моё объяснение только ухудшило положение дел.

– Что? Но ведь это ты его подруга.

– Другая подруга… – в середине фразы я замерла. Я чуть было не проговорилась. – Просто оставь меня в покое.

Я снова положила трубку и добавила в мысленный список людей, перед которыми мне нужно извиниться, ещё одну строчку.

В один миг вся моя энергия испарилась. Я хотела назад к Дэнни, лечь к нему в кровать, накрыться с головой и заснуть на веки вечные. И видеть сны. О счастливом мире. Без болезней, без изнасилований, без СПИДа, без смерти. Со здоровым Дэнни и живой Кристиной. Сны о единорогах, которые щиплют травку под радугой, рядом со смеющимися детьми со сладкой ватой в руках.

Когда я приехала, машина Йорга всё ещё стояла у дома, и я поблагодарила бога за это, залетая в квартиру.

Уже в коридоре Йорг поймал меня и знаком дал понять, что я не должна шуметь. Он отвёл меня на кухню, налил мне горячий чай и дал шоколадное печенье. Как будто я могла есть. Я упала на стул, как мешок с мукой.

– У Дэнни шок, – сказал он и внимательно посмотрел на меня. – И у тебя тоже.

– Он говорил с тобой? – я сделала глоток чая. Мятный. Он словно бы пробудил во мне последнюю искру жизни.

– Да, говорил.

– Как тебе это удалось? – удивлённо спросила я.

– Большой опыт, – объяснил он. – Я – социальный педагог. Это часть моей работы.

Без удовольствия я жевала печенье. Я правильно сделала, что позвонила Йоргу.

– Где сейчас Дэнни?

– Пошёл спать. Я привёз ему кое-что из аптеки, чтобы он смог уснуть.

– Ты дал ему снотворное?

«Так нечестно, я тоже хочу!»

– Так было лучше всего; он был совсем не в себе. Я не знаю, сможет ли он это вынести. Для него это слишком, он это вытесняет. Но ему нужно это проработать, иначе он никогда не выберется. Ему нужно испытать скорбь.

– Как мы это сделаем? – удивилась я, поскольку совершенно не представляла, что в таком состоянии, как сегодня, он подпустит к себе скорбь.

– Чувства придут, – сказал Йорг. – Он пройдёт через все их оттенки, так и надо. Важно, чтобы он не остался в ярости. Единственное, что может ему помочь, это скорбь. Он должен прийти к этому чувству и остаться в нём.

Я снова кивнула.

– Завтра после обеда я заеду за ним. В приюте есть психологи, я отвезу его к ним, – сказал Йорг.

– А он поедет? – не веря в это, спросила я. Мне не казалось это возможным, но к тому времени я уже поняла, что никогда не узнаю Дэнни достаточно хорошо, чтобы уже не удивляться ему.

– Ты тоже должна поехать, – Йорг сказал это так уверенно, что я не стала возражать.

– Что вообще случилось? – спросила я. – Ты знаешь?

Йорг рассказал мне то, что знал от Дэнни. Что, возможно, было изнасилование. Затем Кристина приняла наркотики, которые ещё непонятно почему были грязными. Я думаю, это было хуже всего. Она не просто мирно умерла. Эти картины будут преследовать Дэнни до конца его жизни. Так же, как и меня. Как будто в наших головах было ещё недостаточно ужасных картин.

Мы быстро съели суп с лапшой. Мне как-то удалось впихнуть его в себя ложка за ложкой. Как бы невероятно это ни было, жизнь всё равно шла дальше. По крайней мере для тех, кто остался. Только поздно вечером Йорг засобирался уходить.

– Я оставлю телефон включённым на всю ночь, – пообещал он мне. – Если что-то случится, звони. Всё равно когда.

– Спасибо.

Йорг обнял меня на прощание. Что бы я делала без него? Этот вопрос позже мне пришлось задать много раз, когда оказалось, что мы с Дэнни одни на свете. Его отец сидел в тюрьме, мать ни на что не годилась, тётка была на другом конце мира, а мои родители – из другой жизни. Они никогда бы не смогли понять всего этого. Они насильно увезли бы меня домой, чтобы защитить от Дэнни.

Мы были одни и навсегда останемся одни.

Я не стала тратить силы и раздеваться, а легла в джинсах и свитере к Дэнни на кровать. Он поступил так же. Всё ещё в спортивной одежде он, свернувшись, лежал на одеяле и спал. Он снял грязные носки и бросил их в угол. Я осторожно легла сзади. Он пах потом. За всё время, что я была с ним, я ни разу не ощущала запах пота и он никогда не ложился в кровать, не приняв душ. Я мягко притянула его к себе. Он проснулся. Конечно, он проснулся. Йорг, должно быть, дал ему около килограмма снотворного; когда кто-то ложится в его кровать, он просыпается. Он травмирован до самого дальнего уголка своей души, и смерть Кристины не исправит состояние дел. Он взял мою руку, положил её себе на грудь и некоторое время держал её там. Потом он медленно встал, подошёл к окну и направил взгляд на воображаемую точку где-то далеко в темноте.

– Поговори со мной, Дэнни, – как часто я говорила ему эту фразу и как часто мне ещё придётся её говорить в будущем?

Он повернулся ко мне, и словно в первый раз заметил, что я была в комнате.

– Тебе не надо домой? – удивленно спросил он.

Всё же он что-то сказал.

– Я отпросилась. Эту неделю я буду у тебя.

Он кивнул, принимая эту мелочь к сведению, и снова уставился в окно.

– Её изнасиловали, – внезапно сказал он, разорвав тишину.

– Это пока точно не известно, – слабо возразила я.

– Это именно то, чего она боялась больше всего в жизни. Почему, черт подери, это должно было случиться именно с ней? Снова. Что за дерьмо творится в этом проклятом мире?

– Тебе ли не знать, что жизнь несправедлива.

– Я ненавижу мужчин! Всех! Такое могут совершить только мужчины, – его голос дрожал от злости и презрения. – Их всех следует удавить в газовой камере.