Дорога войны - Валерий Большаков

Однако численный перевес имеет значение — даже необученная толпа в силах подавить сопротивление любого умельца, а преторианцы имели дело с опытными воинами. Лобанова окружило человек десять, еще десятеро навалились на кушана. А потом раздался гневный крик Тзаны, и следом послышался очень знакомый голос, властный и злорадный:

— Сергий! Гефестай! Бросайте оружие! А не то вашей красавице не жить!

— Луций! — проревел Лобанов. — Только тронь, сволочь! Убью!

Издевательский смех был ответом. Его тут же подхватили прочие нападающие, мощным гоготом оглашая ночь. С треском вспыхнули факелы, роняя горящие капли смолы на снег.

— Я еще долго буду вас упрашивать? — В голосе Луция зазвякал металл. — Не боись, Сергий, преторианцы мне живьем нужны!

— Сдаемся? — проворчал Гефестай: видно, жалко стало Тзану.

— Луций! — сдерживаясь, сказал Сергий и отшвырнул меч. — Мы без оружия!

— Отпусти девку! — проорал кушан.

— Да на что она мне… — донеслось в ответ.

Тзана выскочила из хижины и кинулась к Лобанову. Следом выбрался Луций Эльвий. Гладиатора было не узнать, Змей прибарахлился — на нем был остроконечный войлочный колпак, перевязанный у основания пурпурной лентой. Одет он был в долгополую куртку, расшитую золотыми бусинами; узкие шаровары из дорогой персидской ткани Луций заправил в сапожки из желтой замши. На широком боевом поясе, окованном железными пластинами, висел акинак. Еще бы длинные волосы отрастить — и был бы вылитый дак! Или сармат.

Искандера и Эдика вытолкали древками копий.

— Вот и встретились, — расплылся в улыбке Змей. — Я нынче с тобой, Сергий, в звании сравнялся — тоже кентурионом заделался. Оролес меня в сотники вывел.

— Зараза к заразе липнет, — понятливо кивнул Лобанов.

Гладиатор посмотрел на него, склонив голову и улыбаясь.

— Знаешь, — сказал он доверительно, — я, когда понял, по чьим следам шел, хотел сразу тебя прикончить. Но передумал.

— Мы вам очень признательны, — молвил Эдик, поклонился и даже ножкой шаркнул.

Покосившись на него, Луций продолжил неторопливо:

— Да передумал. Знаешь, почему?

— Просвети, — выцедил Сергий.

— Хочу с вами, с каждым, в поединке сойтись! — ухмыльнулся гладиатор. — Чтоб всё по-честному было! Какой мне интерес, если мои парни вас стрелами утыкают?

— Нам это тоже без интереса, — сообщил Чанба. — Только я не понял.

— Чего ты не понял? — неприязненно отозвался гладиатор.

— Ну, ты же сказал, что все будет по-честному, — вытаращил Эдик глаза. — Так? Но ведь первый из нас, с которым ты сойдешься в поединке, тебя зарежет. Или заколет. И с кем тогда биться остальным? Ты подумал?

Луций тяжело посмотрел на него.

— А тебя я первого вызову на бой, — пообещал он, — и прикончу первым!

— У-у, Луцик! — жизнерадостно протянул Эдикус. — Кто только ни хотел меня прикончить! А толку? Половина моих врагов осталась непогребенной, а остальных похоронили с почестями. Ты как предпочитаешь? Чтобы тебя закопали и надпись написали? Или лучше кремировать твое изувеченное тело?

Сотня Луция зароптала. Командир поднял руку, успокаивая личный состав.

— С похоронными обрядами мы потом разберемся, — сказал он спокойно. — А сейчас.

— Я не понял насчет поединков, — перебил его Сергий. — Ты когда это махалово хочешь устроить? Здесь, и по-быстрому?

— Бои пройдут в ставке Оролеса, — отчеканил Луций. — Мы вас туда доставим в целости!

— Спасибо за эскорт, — усмехнулся Лобанов. — Мы как раз к Оролесу и едем.

— С вами хоть не так страшно будет! — добавил Эдик. Луций помолчал, перебарывая ярость, и сказал сдавленным голосом:

— Вы поедете несвязанными. Спуск с гор труден, и не тащить же вас на руках? Сами как-нибудь дотащитесь. Коней мы вам оставляем, а вот оружие — извините. Получите его в лагере Оролеса, как только выпадет черед биться со мной. По коням!

Спускаться с гор было не проще, чем забираться на них. Дороги не было, спуск разбегался тысячей троп, частенько обрывавшихся или заводивших в чащобу.

Пополудни сотня Луция, отправленная Оролесом за припасами, выбралась на прямой участок, пологий склон, заросший буками вразброс. Преторианцы и Тзана ехали в самой гуще отвратительных запахов и глумливых взглядов. Ехали, как по парковой аллее, а после дорога, вернее, направление запетляло между белых холмов, то опускаясь в овраги, занесенные снегом, то взбираясь на верхушки, увенчанные раскидистыми дубами и мелкими густоветвистыми грабами.

На стоянках преторианцев не связывали, но стерегли по всем правилам. Сергия эти меры предосторожности забавляли — им действительно было по дороге с этими латрункулами. А там видно будет.

«Продотряд» латрункулов шел быстро, набитой тропой — снег слежался, укатанный ветром. Луций бы и шибче погонял подчиненных, да только ехали они не налегке — каждый вел за собой лошадь, навьюченную либо кожаными мешками с зерном, либо какой иной тарой — с брынзой, завернутой в сырые рогожи, с подкопченным мясом, мукой, с сыром, с соленой рыбой, с салом. Отдельно везли бурдюки с вином. Хорошо разжились разбойнички, пограбили — будь здоров!

Всадников было больше сотни. На каждом — широкие кожаные штаны, сшитые, словно по моде сороковых годов двадцатого века, рубахи из холста-ровнины с вышивками на косых воротах и безрукавки из козьих шкур мехом наружу. Обувка была разной — кто штаны свои в сапоги заправил, в длинные сапоги на толстых подошвах, прошитых смолеными нитками, а кто на степной манер — в войлочные башмаки с длинными ремнями, прикручивавшими штанины к голеням шестью оборотами до колена. У всех на головах плоские колпаки-подшлемники из меха.

Сзади к седлам приторочены плащи из бобровых или иных шкурок. С левого бока — мечи. Перевязь короткая, чтобы оружие не болталось, не путалось, когда придет нужда спрыгнуть с коня. Колчаны с тремя десятками стрел, два лука со спущенными тетивами — все это собрано в налучья на своих перевязях и приторочено к седлам. А круглые щиты — за спинами на длинных ремнях. Щиты крепкие, точенные из цельного вяза толщиной в три пальца, обиты грубой кожей бычьей хребтины, вываренной в воске. Края окованы железом, по полю набиты железные бляхи. Крепкие щиты, но тяжеловатые.

На стоянках латрункулы не доставали преторианцев — то ли опасались, то ли приказ имели — не трогать.

К вечеру второго дня пересекли по льду Хиерас, на четвертый вышли к берегу Пирета. Река лежала, как широкая дорога, белая и гладкая, и замерзшая суша от замерзшей воды отгораживалась лишь густой полосой тростника, торчащего из снега. И потянулась степь — бескрайняя и безрадостная Пустыня гетов, стерильно белая, стелящаяся за горизонт и словно отражающаяся в мутном зеркале неба сплошной блеклой гладью. И что такое сотня головорезов на просторах зимней степи? Несерьезные чаинки, оброненные в снег, заблудившиеся муравьишки. Но это, если глядеть с небес, равнодушно и вчуже, а вот Сергия со товарищи эти воинственные дяди обступали плотно, пялились, скалились, похохатывали, предвкушая скорое зрелище, отпускали плоские шуточки и сами же кисли от смеха, строили преторианцам рожи, делали вид, что вот-вот продырявят копьем, — и радостно ржали.