Дорога войны - Валерий Большаков

— Можно и продолжить, — согласился Сергий, — но от холода мы бы начали засыпать на ходу, да еще бы и страшно устали. Так и замерзли бы. Выход всегда один — найди убежище, свернись в нем — и спи, пока не утихнет непогода.

— Во сне тоже замерзают.

— Замерзают, если сил не осталось, если все твое тепло ушло на бесполезное барахтанье в сугробах.

— А мы люди умные, — ухмыльнулся Эдик, — умеем вовремя остановиться!

— Я вот однажды под лавину попал, — припомнил Гефестай. — Ох и крутило меня! Лечу — и сам не знаю, куда прилечу: над самыми верхушками леса пронесло и бросило. Завалило. А я потолкался во все стороны, отрыл себе пещерку — и спать. Темно же. Проснулся от того, что душно стало: воздух кончился! Я давай рыть! Копал, копал. Выбрался на самый край пропасти!

— Не ушибся, когда рухнул? — спросил Эдик участливо.

— Еще чего! — важно сказал сын Ярная. — Плавали — знаем!

Поваленная ель, под которой нашли приют друзья, находилась в неглубокой ложбинке. Снег продолжал падать, застилая крышу из еловых ветвей плотным тяжелым одеялом, от которого под навесом делалось еще теплее.

Сгрудившись вокруг костра, беглецы вскипятили воду, смешали ее с вином и запили вяленое мясо. Кони хрустели зерном. Разговаривать не хотелось. Снаружи ревел и взметал снег бешеный ветер, добавляя холода и неуюта. Но это было снаружи.

Ранним утром буря утихла, и друзья продолжили путь. Дорога лучше не стала, местами она оголилась до льда, то и дело приходилось сворачивать, чтобы объехать снежные намёты.

— Здесь не пройти, — сказал Искандер, задирая голову, — вверх тропы нет.

Сергий осмотрелся и согласно кивнул. То тут, то там на поверхность выходили обнаженные скалы, высовывались клочки низкорослого кустарника, беспорядочно громоздились завалы из упавших деревьев; местами попадались осыпи мелких камней и редкие буки. И все это упиралось в отвесную скалу не менее двадцати локтей высоты.

Гранитный выступ тянулся вдоль гребня горы не менее чем на полмили.

— А вам не кажется, парни, — подал голос Гефестай, — что за нами кто-то топает следом?

— Кажется! — кивнул Искандер.

— Примем меры, — тряхнул головой Сергий.

Он тщательно выбирал маршрут, стремясь выйти туда, где на теле скалы виднелась какая-то расселина, по которой, кажется, можно было подняться наверх и не идти в обход всей стены.

Дважды Лобанов останавливался, пропуская друзей вперед, и, оставшись позади, заваливал камнями тропинку, чтобы не могла пройти лошадь. Сергий понимал: тем, кто идет за ними, придется терять время, откатывая глыбы, и каждая минутка, выигранная таким способом, давала им хоть какое-то преимущество. Если за ними в самом деле кто-то идет.

Неожиданно прямо перед собой путники увидели расселину. Она была узкая — едва пройдет лошадь, и это предвещало трудный подъем. Зато весь снег из щели выдуло напрочь. Роксолан спешился, взял коня под уздцы и повел его по крутому склону. Фыркая и топоча, наверх выбрались все кони, и верховые, и вьючные.

— Гефестай! — подозвал Сергий могучего кушана. — Подсоби!

Подойдя к сухому стволу давно поваленной сосны, они вооружились толстыми сучьями и, орудуя ими как рычагами, принялись сдвигать тяжелый ствол к расселине, пока, в конце концов, не опрокинули в щель, закупорив ее.

Теперь они находились на неровном плато — широком, сильно пересеченном плоскогорье, изрезанном каньонами и усеянном множеством замерзших озер. Были здесь и поросшие лесом горные склоны, и луга, занесенные глубоким снегом. Поднимался ветер.

Несколько раз отряд менял направление — по команде Сергия все круто сворачивали, чтобы сбить противников со следа. А насчет врагов Сергий был уверен — кто-то шел за ними, кто-то упорно стремился в те же места, что и они. Или этот кто-то хотел знать, куда они едут, — вокруг лежали самые дикие места во всей Дакии.

Лобанов делал всё, чтобы не стать удобной мишенью. Он выбирал такой путь, на котором оставалось бы меньше всего следов. Поворачивал, стараясь, чтобы за спиной оказался куст, дерево или скала.

В сгустившихся сумерках преторианцы остановились на ночевку у подножия скал и стали собирать сухой валежник, который горел почти без дыма.

Место для стоянки было выбрано удачно. Закрытое со всех сторон, оно возвышалось над окрестностями, которые хорошо просматривались отсюда, из захоронки под елями. А хвоя скроет дым костра.

Взгляд Сергия прошелся по склону: опытный, натренированный взгляд умелого наблюдателя не пропустил ни одного бугорка, ни одной ложбинки. Где-то глаза скользили быстро, а где-то задерживались подольше, почти автоматически фиксируя любое изменение цвета и оттенка, каждое движение, каждое облачко снега.

…Когда стемнело, остались видимыми лишь чернота леса далеко внизу да синева снегов. А потом в ночной тьме, миль за пять, мелькнул свет костра. Сергий усмехнулся, почувствовав некое успокоение. Что ж, выходит, правильно — они не одни на тропе.

Рядом материализовался Искандер.

— Думаешь, это за нами? — спросил эллин.

— Кто знает… Но добрые люди не шастают по лесам, и лучше нам не знакомиться с теми, что внизу.

— Это правильно.

— Пошли спать, Александрос.

— Пошли. Утро вечера мудренее…

Ночью опять налетел ветер: он шумел над темным склоном горы, шуршал в вершинах сосен, завывал в закоулках скал, наметал снег, даже камни с места сдвигал — те падали и катились вниз.

Огромные деревья над головой сгибались под напором ошалевшего воздуха, зубчатые вершины на фоне неба терялись в стремительно летящих тучах, опять возникали в разрывах облаков и вновь исчезали в сгущавшейся тьме.

К утру ветер стих, зато наплыли густые облака: всё вокруг окуталось морозной мглой.

Отряд скучился у костерка. Торопливо позавтракали сыром, хлебом и вином.

— Если мы шли верно, — сказал Искандер, — сейчас должна быть полонина. Верзон говорил, там некий Золтес пасет овец, у него и остановимся, если что. Спуск на ту сторону, к степи, прямо напротив хозяйства Золтеса, а Золтес свой и для даков, и для степняков.

— Хоть поедим по-человечески… — проворчал Гефестай.

— Недаром ты по национальности кушан, — ухмыльнулся Эдик. — Это от слова «кушать», да?

Очень скоро Сергий пожалел, что горы кончались не скалистым гребнем, а безлесой полониной, ибо путь к ней можно было назвать «тропой мазохиста» — буковый лес весь был изрыт оврагами и перегорожен буреломом и ветровалом, скользкий склон, занесенный снегом, сменялся низким ельником, а там, где крутизна плавно переходила в горизонталь, земли не было видно — густой малинник не оставлял места даже снегу. Короче, полная дичь и глушь. Если бы Сергий не притомился, тягая коня за повод, оскальзываясь и цепляясь за кусты рябины, он бы ощутил, наверное, очарование мрачной сказки, навеваемое близостью полонины, сказки с упырями и бабками-ёжками.