Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро

— Ему следовало найти своим деньгам лучшее применение, — с непреклонным видом настаивал на своем брат Эрхбог. — Платить золотом за женщину опозоренную и грешную глупо. Ваш капитан вскоре поймет это и сам.

Беренгар, обуреваемый дурными предчувствиями, напряженно следил за происходящим. Однажды ему довелось видеть, как топили преступницу. Теперь, похоже, вся эта жуть могла повториться. Он осторожно пощипывал струны цитры, делая вид, что всецело поглощен этим занятием.

— Мой капитан, — сказал маргерефа, — прямодушен и очень упрям. Он не может бросить вам вызов, но, без сомнения, воспротивится любой попытке причинить его жене какой-либо вред.

— Так урезоньте его. Вы ведь давали присягу блюсти королевские и Христовы законы. — Брат Эрхбог перекрестился. — Нас и так преследуют вредные испарения — это ли не свидетельство, что мы должны утроить свою бдительность в борьбе даже с самым малейшим грехом? Грехи и болезни шествуют рука об руку. Искоренять одно значит истреблять и другое.

— Но карать эту женщину у вас нет оснований, — возразил маргерефа. — Капитан Жуар вполне удовлетворен развязкой этого злоключения и не считает, что жена обесчестила его имя. Брат Андах с этим согласен и лишь полагает, что рожденный ею в течение года ребенок должен быть оставлен в лесу. — Он приосанился и сложил на груди руки, после чего с большой твердостью заявил: — Несомненно, Христос Непорочный не обладает большими правами на эту женщину, чем ее муж.

— В том-то и дело, что обладает, — отрезал брат Эрхбог. — Он управляет всем человечеством, и Его царствие пребудет в веках. — На реденькой бороденке монаха искрилась слюна, в глазах сверкала праведная одержимость. — Эту женщину следует утопить, и как можно скорее, пока Христос Непорочный не наслал на нас еще большие беды.

Маргерефа Элрих перекрестился и, полагая, что этого будет достаточно для демонстрации его преданности Христовым заветам, заявил:

— Несправедливо обрекать эту женщину на погибель. Она уже пострадала. Муж принял ее такой, какова она есть. Если понадобится, он поколотит ее. Незачем вам соваться в семейное дело. Вы тут совсем ни при чем.

Брат Эрхбог глубоко и шумно вдохнул.

— Порицая меня, вы порицаете и Христа. Лишь за одно это король может отправить вас в ссылку. Если вы не представите прелюбодейку на суд братии монастыря Святого Креста, я донесу о вашем отказе епископу. И буду просить его лишить крепость Лиосан какой-либо поддержки, пока ее обитатели не согласятся с волей Господней и не докажут делом, что впредь намерены ее почитать.

— Епископ не столь безрассуден, — высказался, хотя и не слишком уверенно, маргерефа.

— Епископ — слуга Господа нашего и будет исполнять все, чего требует от него Христос Непорочный, даже если это принесет страдания многим безвинным, ибо их души возрадуются на Небесах. Сможет ли он терпеть высокомерие жителей этой крепости? Сможет ли простить им более чем наглое попрание законов, учрежденных самим королем, дерзость людей, не признающих власти Христовой? Нет, ибо он опозорит себя и в этом мире, и в будущем, если оставит мою жалобу без ответа. Он будет скорбеть о всем том, чего можно было бы избежать, встав на защиту заветов Христа, а не отягощенной прегрешениями женщины. — Брат Эрхбог, почувствовав, что чаша весов клонится в его сторону, шумно втянул в себя воздух и усилил нажим: — Упрямство одного человека, защищающего прелюбодейку-жену, может привести к полному уничтожению всего поселения. Ведь, не встречая противодействия королевских солдат, лесные разбойники или датчане легко расправятся с крепостью Лиосан.

Сказав это, монах скромно потупил взор, но глаза его при этом так хищно блеснули, что маргерефа, который не испытывал трепета даже перед отрядом вооруженных врагов, внутренне содрогнулся. И все же он и не думал сдаваться.

— Чем бы вы ни грозили мне, ее вам не отдадут. Брат Андах уже установил, что она не несет ответственности за то, что с ней случилось, и капитан Жуар с ним согласен.

— Я зрю танцы ангелов Божьих, — заговорил монах нараспев. — Я зрю их, мечтая о той чистоте и безмятежности, что царят лишь на Небесах. Мне, как истинному слуге Христа Непорочного, дано совершенствовать свою душу. Во дни поста я более чем отчетливо понимаю, сколь отвратительна плоть. Мы слеплены из навоза и глины. Как могу я удовлетвориться земной юдолью, если видел блеск Святой Благости? И как я могу позволить этой женщине жить, если она воплощает все, что ненавистно в горнем и праведном мире? — Он перекрестился. — Христос Непорочный посылает свои откровения лишь тем, кто лелеет в себе славу Его, и я знаю, что должен искоренять все порочное, где бы оно ни попалось мне на глаза. Эта женщина буквально создана из греха. Он наполняет ее глаза ужасом и жжет ее кожу. Она источает похоть, как сука в жару, и вонь от нее окутывает, заражает и сквернит все, к чему бы она ни прикоснулась. Скверна вокруг нее, скверна в ней, и из скверны соткано одеяние, в котором она сойдет в ад, а потому ее следует уничтожить.

Маргерефа положил руку на эфес своего боевого меча.

— А я говорю вам «нет», ибо с этим вопросом покончено. Брат Андах объявил, что прелюбодеяния не было. Я верю ему, и поверит король, равно как и епископ. А вас я прошу больше мне не надоедать и вернуться к своим постам и молитвам.

Беренгар вскинул голову. Сказанное было более чем дерзостью, и ему вовсе не улыбалось быть причастным к тому. В воцарившейся тишине он негромко заметил:

— Это уже чересчур, маргерефа.

Брат Эрхбог кивнул.

— Вот-вот, чересчур. Если вы воспротивитесь мне, вам придется несладко. Вы ставите под угрозу спасение вашей души — и из-за чего же? Из-за женщины, которая представляет собой не более чем гнойную рану. Христос Непорочный порицает тех, кто противится Его воле.

— В таком-случае я буду держать ответ перед Ним, а не перед вами. И лишь тогда, когда Он меня призовет, — спокойно произнес маргерефа. — Я с радостью покорюсь Ему. Ему, но не вам, ибо все, что вы тут несли, расходится с постановлением брата Андаха.

— Он скорее ваш верный пес, чем слуга Христа Непорочного, — прошипел злобно брат Эрхбог и, резко развернувшись, устремился к дверям.

— По мне, лучше верный пес, чем какая-то шавка, — бросил вслед ему маргерефа, потом повернулся к опять притихшему Беренгару. — Что за прекраснодушный ты малый! — сказал, морщась, он. — Тренькаешь по своим струнам, вместо того чтобы хоть что-то сказать!

Беренгар покачал головой.

— Я не королевский чиновник и не капитан, чью жену обвиняют. У меня нет никаких полномочий: я тут всего лишь гость. Если бы я сказал что-нибудь — не имеет значения, что и кому — то лишь подлил бы масла в огонь, а дела бы не поправил. Потому счел за лучшее промолчать.

— Вот как? — Маргерефа язвительно усмехнулся. — А если бы этот святоша принялся обвинять Пентакосту, ты бы тоже смолчал?

Беренгар залился краской.

— Он не посмел бы.

— Да ну? — Маргерефа заходил большими шагами по залу, потом повернулся: — Если ты смалодушничаешь еще раз, я самолично с тобой расправлюсь. В лесу.