Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро

Мужчины с нескрываемой ненавистью уставились друг на друга, тяжело и часто дыша.

— Только не здесь, — сказал наконец Беренгар. — Мы в крепости гости и не должны выяснять отношения без посредничества герефы. Кроме того, вы представляете в этой глуши короля. И следовательно, я не могу с вами драться без его высочайшего дозволения, что непременно бы сделал, будь вы частным лицом.

— Похвально, что вы об этом припомнили, — произнес маргерефа. — Так не забывайтесь и впредь. Памятуя о том, кем является ваш отец, я тоже вряд ли бы стал с вами драться. Надеюсь, вы почитаете вашего батюшку точно так же, как я, и не выходите из его воли. — Он видел, что укол попал в цель, и прибавил деланно участливым тоном: — Я слышал, что он распрекрасно относится к вам и потому старается найти вам достойную пару. Он, разумеется, не торопится, полагая, что многие знатные дамы почтут за честь украсить собой ваш дом, но взор его, кажется, все чаще и чаще задерживается на одной лишь особе. Печально, что вы находитесь здесь и не можете оценить его выбор, ведь она, говорят, родовита, богата и благочестива.

— А также на десять лет старше меня, пишет стихи о святых мучениках и заикается, — поморщился Беренгар. — Судите сами, нужна ли мне такая супруга?

— Но ваш отец считает, что она вам подходит, — с ханжеской миной возразил маргерефа. — Разве сын не обязан чтить волю отца?

Беренгар выдвинул вперед подбородок.

— Вы сами-то, я гляжу, не женаты, — заявил он с издевкой. — Хотя все сроки для вашего жениховства прошли.

— Я служу королю, — пояснил маргерефа Элрих с таким видом, словно преданность сюзерену оправдывала его незавидное семейное положение. — Кроме того, мой род на мне не прервется. У меня есть три брата, они женаты и имеют детей.

— И потому вы считаете себя вправе заглядываться на чужих жен, — съязвил Беренгар.

— Точно так же, как вы, — парировал маргерефа. — По крайней мере, я нахожусь здесь по велению долга. А вот что, милейший, удерживает здесь вас?

Вопрос остался без ответа, ибо вмешательство вбежавшего в зал брата Эрхбога положило конец начинавшейся ссоре.

— Кто позволил ввести эту грешницу в крепостные пределы?! — возопил, сверкая глазами, монах. — Я только что видел, как ее провели в южную башню. Почему она здесь?

Маргерефа Элрих распрямил плечи.

— Разве вы не должны быть в это время в часовне, достойный брат? — спросил он.

— Моя постная неделя закончилась, — произнес брат Эрхбог с таким видом, за который любого другого менее благочестивого человека можно было бы обвинить в тщеславии и гордыне. — Но у меня есть особые обязательства перед обитателями этого поселения. — Лицо его вновь омрачилось. — Хорошо еще, что эту негодницу не привели прямо туда, где я пощусь и молюсь.

Беренгар подавил раздраженный вздох.

— В чем дело, достойный брат?

— О ком вы толкуете? — спросил в свою очередь маргерефа Элрих, надеясь, что речь идет все-таки не о Мило. В деревне и в крепости женщин много, и та вполне могла среди них затеряться, да и монах практически не выходил из часовни с момента прибытия в Лиосан королевских солдат.

— О грешнице с клеймами! — вскрикнул монах, негодующе всплескивая руками. — Они у нее на щеке и на лбу! Вы знаете, что это означает!

— Эта женщина — жена моего капитана, — медленно произнес маргерефа, старательно выговаривая слова.

— Жена? Никакая она ему не жена! — заявил сварливо брат Эрхбог. — А если жена, ей же хуже, ибо она предпочла целомудренности распутство.

Он осенил себя крестным знамением и вперил в чиновника горящий праведной яростью взгляд.

— Она попала к датчанам, — пояснил маргерефа. — Потом мы ее выкупили. Ее заклеймили в плену.

Беренгар между тем потихоньку отступил в угол зала и жестом скучающего музыканта, решившего попрактиковаться в игре, снял с крюка цитру.

— Прегрешение — платить выкуп за греховодницу, а она, без сомнения, такова. И должна понести наказание. — Монах склонил голову набок, не сводя с маргерефы сверкающих глаз. — Закон суров, и он вам известен. Любую замужнюю женщину, позволившую кому-нибудь, кроме супруга, вступить с собой в плотские отношения, следует незамедлительно утопить, чтобы смыть с нее грех. Преступницу нельзя оставить в живых. Извольте распорядиться о заключении прелюбодейки в узилище.

В зале повисла тишина.

Нарушил молчание маргерефа, который четко, с расстановкой произнес:

— Датчане — наши враги. Тут нет прелюбодеяния.

— Датчане — мужчины, и их клейма доказывают, что они сочли ее шлюхой. Враги или нет, но они тешились с ней. Они, а не ее собственный муж. Что еще может называться прелюбодеянием, если не это? — Брат Эрхбог вновь просверлил маргерефу пылающим взглядом, потом совсем будничным тоном сказал: — Следует уведомить о случившемся настоятеля монастыря Святого Креста.

— Настоятель монастыря Святого Креста уже умер, — сообщил маргерефа. — Или вот-вот умрет. У него сгнили руки и ноги. А преемник еще не избран.

— Стало быть, надо известить тамошних братьев. Они вынесут ей приговор и позаботятся о погребении умертвленной, — отозвался брат Эрхбог. — И не мешкайте, промедление в таком деле непозволительно. Распутницам должно знать, что с ними станется за их грехи в этом мире. — Он приложил руку к исхудалой щеке. — Христос Непорочный не простит тебе нерадивости, маргерефа, как не простит и король.

Маргерефа Элрих угрюмо откашлялся и повторил:

— Ее взяли в плен во время сражения. Как лошадей и другую добычу. Следовательно, греха на ней нет.

— Если бы ее не заклеймили как шлюху, возможно, я согласился бы с вами, — доверительно произнес брат Эрхбог. — Если бы ее превратили в рабыню, она была бы опозорена, но безгрешна. Но вы ведь мужчина и понимаете, что означает клеймо. Там имел место порок и, следовательно, прелюбодеяние. И ей надлежит за него поплатиться.

Маргерефа Элрих поморщился.

— Она была пленницей и не обольщала датчан. Ее изнасиловали и заклеймили каперы. Она рассказала об этом на исповеди. В ней не было похоти или стремления им угодить. Она сейчас очень подавлена и нуждается в нашей опеке, словно больное дитя.

— Она прелюбодейка, — ответил брат Эрхбог. — И ее клейма свидетельствуют о том. Она навлекла позор на своего мужа и преступила Христовы и человеческие законы.

Маргерефа Элрих вздохнул.

— Брат Андах сказал, что она не грешна, а он исповедовал ее два часа кряду. Он не нашел тут греховного умысла, а усмотрел лишь нужду в покаянии, пояснив, что люди, ее осквернившие, не были христианами и, следовательно, их клейма не значат практически ничего.

— Он ошибается, — возразил кротко брат Эрхбог. — Женщина несомненно виновна.

— Капитану Жуару это совсем не понравится, — предупредил маргерефа. — Он заплатил золотом за освобождение жены.