Тьма над Лиосаном - Челси Куинн Ярбро

Маргерефа Элрих затряс головой.

— Это попахивает грехом себялюбия, а ведь мы только что побывали в монастыре и потому…

— И потому вам безусловно нужно смыть с кожи заразу, которая могла там осесть на нее, — невозмутимо заявил Сент-Герман. — Если брат Эрхбог освятит воду в купальнях, омовение не будет считаться грехом.

Маргерефу, похоже, устроило предложение, сделанное иноземцем. Некоторое время он внимательно смотрел на него, затем с важным видом кивнул.

— Это резонно. Если вода будет освящена, мы ощутим благодать, а не телесную негу. Купание лишь освежит нас — и только.

«И поможет несчастной прийти в себя», — добавил мысленно Сент-Герман.

— Мне придется покинуть вас на какое-то время, — сказала Ранегунда. — Добро пожаловать в Лиосан, маргерефа. Ваш приезд для нас благо и благо для короля.

С этими словами она повернулась и направилась к кухням, мысленно представляя, какими кислыми лицами встретят ее повара.

В воротах внутреннего двора возник некий затор, переместившийся и на плац, который быстро заполняли лошади и люди. Многие уже сняли шлемы и разминали затекшие мускулы, с любопытством поглядывая на сидящую неподвижно Мило.

— Ни одна женщина не заслуживает тех усилий, с какими мы выручали ее из беды, — заявил маргерефа, ничуть не стесняясь присутствия той, чьи стати он вдруг захотел обсудить. — Взгляните, на что она стала похожа… на лице клейма… И к тому же вялая, словно самый слабый в помете щенок. Боюсь, мы переплатили, и сильно.

— Вы сказали бы то же самое, если бы речь зашла… ну, скажем, о Пентакосте? — негромко спросил Сент-Герман.

Лицо маргерефы побагровело.

— Я не ослышался? — вместо ответа спросил он, и в голосе его звякнула сталь.

Сент-Герман простодушно заулыбался.

— Бывают ведь ситуации, а она дочь высокопоставленного отца. Если бы с ней вдруг что-то случилось, думаю, вы пошли бы на многое — возможно, не ради ее спасения, но подчиняясь велениям германского короля.

— Разумеется, — холодно произнес маргерефа. — Но иноземцам не следует с такой легкостью рассуждать о столь знатных особах. — И, помолчав, добавил: — Найдутся люди, которые могут и оскорбиться.

— Да что вы? — Сент-Герман вскинул брови. — Я ведь ничего обидного не сказал.

— На ваше счастье. Вы находитесь здесь достаточно долгое время, чтобы осознавать, насколько мы щепетильны в подобных вопросах. — Маргерефа Элрих положил руку на эфес своего меча, показывая, что не намерен шутить.

— Представьте себе, я тоже весьма щепетилен, — с неменьшей серьезностью откликнулся Сент-Герман. — Это селение и его обитатели спасли меня от неминуемой гибели, обогрели, дали приют. Могу ли я отплатить за все это черной неблагодарностью, пытаясь кого-либо тут оскорбить?

— Лучше, конечно, отплатить золотом, — сказал маргерефа, смягчаясь. — Но я почему-то не слышу звона монет. Возможно, вы просто скупы и хотите сбежать?

— Ну уж нет, — ответил ему в тон Сент-Герман. — Мое послание в Рим, которое вы любезно пообещали переправить по назначению, очевидно где-нибудь затерялось. С тех пор у меня не было случая сделать вторую попытку снестись с внешним миром. Но я не ропщу. Я не столь глуп, чтобы решиться на опасное одиночное путешествие, чреватое нежеланными встречами с лесными бандитами или датчанами.

— Или с бездомными беженцами из Бремена, — добавил королевский чиновник. Он огляделся. — Где же монах?

— Вероятно, в часовне, — сказал Сент-Герман. — Он проводит там большую часть суток.

Маргерефа Элрих кивнул.

— А много ли проку тут от сына Пранца? — словно бы вскользь спросил он. — Этот юнец все еще здесь? Или обрел здравомыслие и поспешил вернуться к отцу?

— Нет, маргерефа, он все еще здесь, — сообщил Сент-Герман, придав лицу выражение полнейшего равнодушия.

Ответ был явно не тот, которого ожидали. Последовало молчание. Потом маргерефа с деланным безразличием произнес:

— Мне надо поговорить с ним.

— Он вскоре проснется. Обычно он охотится по утрам.

На лице маргерефы появилась ироническая гримаса.

— Что, он действительно ходит с оружием в лес? Странное времяпрепровождение для такого смазливого парня.

— Он охотится дважды в неделю и всегда помогает свежевать любую свою добычу. Торговцы из Хедаби охотно скупают меха. — Сент-Герман помолчал, потом сменил тему: — Я заметил, с одной из подков вашей лошади что-то не так. Приведите-ка ее к кузнице, я взгляну на копыто. Поскольку кузнец с оружейником умерли, мне пришлось взять их обязанности на себя.

Маргерефа удивленно прищурился, потом наклонил голову.

— Да, ее нужно перековать. Сделаем это после купания. — Он оглядел плац. — Вы не откажетесь помочь и другим лошадям?

— Не откажусь, если хватит железа.

— Будьте поосторожнее с гнедой Балдрика. У нее второй день рези, и она обливается потом. Скажете мне, сможет ли она выправиться.

Маргерефа чуть привстал на носки и вытянул шею, явно заметив кого-то в толпе.

— Я позабочусь о ней.

Сент-Герман сомневался, что ответ его услышали: глаза маргерефы были прикованы к дверям общего зала, в которых стояли Пентакоста и Беренгар.

* * *

Письмо настоятельницы монастыря Святейшего Милосердия к гамбургскому епископу Герхту. Доставлено адресату отрядом вооруженных всадников на тринадцатый день после отправки.

«Высокочтимому епископу гамбургского Рождественского собора шлю свои смиреннейшие приветствия с пожеланиями снискать еще большую благосклонность Христа Непорочного в шестнадцатый день октября девятьсот тридцать восьмого года Господня.

Ваше преосвященство, не подобает мне обращаться к вам напрямую, но обстоятельства складываются таким образом, что нам уже невмоготу исполнять обязанности, возложенные на нас лично вами.

Вы своей волей и волею Христа Непорочного поручили монахиням нашей обители оказывать страждущим помощь. Пока их число не превышало десятка, нам это было в радость, но теперь, когда вокруг столько нуждающихся, у нас обнаруживается нехватка припасов и места. Обездоленных чересчур много, и особенно жалко детей, что каждый день стучатся в наши ворота. Брошенные собственными родителями, сирые, изголодавшиеся, они, если их не взять под призор, обречены на смерть или рабство, а кое-кому достается совсем уж незавидная участь: служить игрушкой для плотских утех в гнездовьях разврата.

В последние месяцы мы взяли к себе свыше сотни таких детей и делаем для них все, что возможно. Однако нам не по силам призреть остальных, что бродят у монастырских стен, пытаясь обрести кров и пищу. Мы пытаемся разыскать родителей этих бедняжек, но всегда безуспешно, ибо те, однажды отрекшись от них, не откликаются ни на какие призывы.