Янмэйская охота - Роман Суржиков

— Прости, я не расслышал, — сказал меченосец.

— Я взял… — начал Гетт и снова икнул.

— Прости, у кого?..

У теленка, которому был месяц от роду, — хотел сказать Гетт, но снова и снова икал. Он колотил себя в грудь, топал по земле, ревел — но не мог побороть икоту.

И вдруг меченосцы начали смеяться. Передняя шеренга, потом вторая, потом и задние зашлись хохотом. Гигант с бычьей головой икал, как младенец, и чуть не лопался от бессильной ярости. Вот смех объял уже целое войско — кроме одного-единственного воина. С холодною точностью Кадерон выхватил меч и всадил Гетту в пах. Тот согнулся от боли, и вторым ударом Кадерон отрубил ему голову.

Орда ушла от Фейриса без боя — настолько были шаваны потрясены смертью вождя. Возможно, они просили бы Ханоша занять место брата, да только Ханоша не было с ними.

В ночь, когда Гетт выкрал чудесного теленка, Ханош понял, что произошло, и тайком двинулся следом. Он смотрел за Геттом с расстояния, не желая схватки с родным братом. Ханош видел, как Гетт обрел мощь бога быков и растоптал волчью стаю, и бросил бессильного теленка. Ханош подобрал Оллая, напоил молоком и отвез к лагерю. Затем весь род снялся с места и вернулся в степи Рейса.

Пока Гетт добывал жестокую славу, Ханош кочевал со своими стадами и однажды встретил прекрасную девушку, которую полюбил. Она родила ему четверых детей, и к тому времени, когда империя меченосцев оправилась от побоищ, каждый из них стал умелым всадником. А теленок Оллай лишился волшебной силы, отдав ее всю без остатка, и потерял человеческий голос. Однако он выжил, вырос здоровым и заимел потомство. Ханош волновался, что кто-то из детей Оллая получит силу волшебства, породит на свет новое чудовище и станет причиною новой войны.

Но этого не случилось.

* * *

Хармон выслушал легенду из уст Низы и первым делом порадовался, что девушка обратила к нему так много слов. Для столь молчаливого создания, как Низа, это было явным признаком симпатии.

Затем Хармон удивился:

— Чем тебе нравится эта легенда? Я слыхал, на Западе есть много сказаний о свободе и странствиях, а здесь — больше о том, что нужно знать свое место. Разве тебе по душе такое?

Низа ответила погодя:

— Славный, я люблю легенду про Оллая потому, что в ней показаны два нрава шаванов. Вы, чужестранцы, знаете только один. Когда слышите слово «шаван», представляете Гетта. Гетты хватают все, до чего могут дотянуться, угоняют стада, продают людей в рабство. Вы знаете их потому, что Гетты часто шастают в чужих землях. Но Степь рождает не только Геттов, а и Ханошей. Мой отец был Ханошем.

— Значит, и ты Ханош, — понял торговец.

— Пока нет. Но очень надеюсь стать.

Хармон Паула представил себе Низу, заботящуюся о новорожденном теленке. Довольно приятная вышла картина, особенно если теленка заменить на младенца. Но тут другая мысль озадачила Хармона:

— А ведь ты не случайно рассказала это сейчас. Мы сидели, спокойно себе говорили о жизни, о планах, как вдруг ты раз — и выложила. На что намекала, а?

Низа потупилась и промолчала. Хармон скривился:

— Хочешь сказать, я — тоже Гетт? Полно, я не настолько плох! Я украл только одну вещицу, хотя и дорогую.

— Нет, ты не Гетт.

— А кто — Ханош? Я похож на твоего отца? Тогда бы не молчала, а сказала прямо. Но ты мнешься так, словно боишься обидеть. Давай же, выкладывай!

Низа отвела взгляд.

— Ты не Гетт и не Ханош, славный. По-моему, ты — Оллай.

Хармон поперхнулся вином.

— Я — теленок?! Ну, спасибо, удружила!

— Не простой теленок, а чудесный. В тебе всякие диковинки скрыты. И небесный корабль, и денег много, и доброе сердце — это редкость для торговца. Но всем этим ты не умеешь распорядиться, точно так же Оллай не мог сам применить свою магию. Тебе, как и ему, нужна забота. Без нее ты беспомощен.

Когда слова Низы достигли хармонова сознания, он разозлился. Добрый и беспомощный! Тьма сожри! Я тебя от смерти спас — а ты: беспомощный! Нашла теленка!

Не думая о том, что делает, Хармон схватился на ноги:

— А ну идем!

— Куда, славный?

— Идем, говорю!

Он потащил ее за руку в гулкие недра поместья. Коридор, лестница, холл, другая лестница, подвал.

— Прости меня, славный. Я не хотела оскорбить, я лишь сказала…

Он не слушал. Отпер дубовую дверь, зажег лампу. Повел Низу вглубь погреба между рядов бочек, нашел ту самую, помеченную едва видной зарубкой. Откатил, нащупал шаткий камень в стене, выдернул. Пошарив в черной нише, достал сверток.

Камзол Молчаливого Джека был свернут так, что герб с нетопырем оказался сверху. Заметив его, Низа вздрогнула.

— Человек Ориджинов?

— Да, — бросил Хармон.

— Теперь он мертв?

— Да.

— Ты убил его?

— Нет.

— Откуда взял?

— Я сидел в темнице, а он лежал рядом.

— Ты видел, как он умер?

— Да какого черта?! Это просто тряпка, я не ее хотел показать.

Хармон развернул и отбросил камзол, и сунул Низе Светлую Сферу.

— Вот настоящее чудо!

Очень долго она молча глядела и хмурилась от напряжения. Так ребенок силится понять незнакомые взрослые слова.

— Предмет?.. — еле слышно шепнула Низа.

— Священный Предмет, зовется Светлой Сферой. Вот его свойство.

Торговец щелкнул внутреннее кольцо, и оно расплылось в призрачный шар. Низа уставилась, не дыша. Сердце Хармона жарко забилось, кровь прилила к лицу. Шедевр, созданный богами. Мой. Мой собственный!

Голос Хармона упал до вкрадчивого шепота:

— Один великий лорд продал Светлую Сферу, чтобы оплатить выкуп за невесту. Другой великий лорд примчался из столицы купить его. Монахи Максимиановой обители пошли на грабеж и обман, чтобы завладеть Предметом. Неведомые злодеи сожгли всю обитель в попытке перехватить его. А Предмет в итоге забрал я. Вот на что способен твой теленок!

Свет лампы отражался в Сфере, мерцание Сферы — в зрачках Низы. Девушка смотрела, не мигая, и с каждой минутой ее тревога была все заметней.

— Ты ждешь, когда она замедлится? Этого не будет. Сфера не знает трения. Может крутиться вечно, пока не остановишь рукой.

Тень не ушла с девичьего лица. Хармон сказал то, что могло порадовать Низу:

— До тебя я никому ее не показывал. На всем Юге ты одна знаешь, что Сфера у меня.

Низа спросила:

— Скольких ты убил ради нее?

Хармон свел брови. Задумался, сказать ли правду, солгать ли. Но врать возле Священного Предмета не хотелось, а промедление с ответом все равно уже выдало истину.