Антиквар - Александр Бушков

Третий – главарь тот самый – наконец-то сообразил, что всеоказалось гораздо серьезнее, нежели представлялось сначала. Два раза он,выкидывая руки в подобии блоков, увернулся от клинка, со свистом рассекавшеговечерний прохладный воздух. Смолин видел по его исказившемуся, испуганномулицу, что противник не о драке сейчас думает, а о том, как из всего этоговыпутаться – и сделал ложный выпад, второй, потом крутнулся в исключительнокрасивом пируэте, за который его наверняка бы похвалил и скупой на одобрениеШевалье, развернулся левым боком к врагу, выбросил руку…

Вопль раздался – на весь парк. Хотя, если разобраться,ничего страшного не произошло – Смолин просто-напросто сильным и точным ударомпробил паршивцу обе щеки, и тут же отскочил.

Парень орал благим матом, сгорбившись, обеими руками держасьза лицо. Ему наверняка представлялось, что настал его смертный час – хотя, еслине считать адской боли, ничего страшного и не произошло, любой добрый докторАйболит в два счет заштопает и домой выпихнет…

Беглым взглядом окинув поле боя, Смолин убедился, чтоодержал победу полную и окончательную – один орет, держась за щеки, так, словноему не рожу малость покарябали, а кастрировали бесповоротно, второй все ещезажимает ухо, дикими глазами таращась на окровавленную футболку, третий… атретьего-то и нету, только спина мелькает метрах в двадцати уже, улепетывает совсех ног, поганец без чувства коллективизма…

Следовало и самому убираться отсюда побыстрее: на вокзалемилиции достаточно, могут в конце концов проверить, по какому поводу на сей разв парке поднялся хай вселенский – и доказывай потом, что это не ты спредосудительным холодным оружием накинулся зверски на трех мирных граждан,которые мирно рассуждали под сосенками о теории относительности и загадках планетыМеркурий… Хрен отмажешься…

Сноровисто вбросив клинок в ножны-трость – он там самзащелкнулся, – Смолин кенгурячьим прыжком сорвался с места, уже не глядяна повергнутых в шок и страдания противников, пробежал метров тридцать, пока запоследними деревьями не показался бетонный забор, перекресток со светофором исамый настоящий паровоз, получивший вечную стоянку на постаменте. Оглядев себяи убедившись, что крови нигде нет, он вышел на асфальтированную дорожку ужеспокойно, мирно – солидный человек средних лет, неспешно направляющийся квокзалу, чуточку прихрамывает, опираясь на трость (инвалид вызывает сочувствие,главное, прихрамывать именно чуть-чуть, не перегибая). Никто и внимания необратил…

Добравшись до своего паджерика, он тщательно протер тростьплатком и сунул ее под коврики перед задним сиденьем (подвозил мужика подоброте душевной, начальник, он, надо полагать, вещичку и оставил, знать ее незнаю, видеть не видел, проверьте на отпечатки, а как же…). Закурил и минутдесять наблюдал за парком.

Обормоты оттуда так и не показались – а также незаметнобыло, чтобы в ту сторону проследовали милицейские наряды. Ну да, будут торчатьтам, унимая кровь, прикидывая, как жить дальше и как убраться, не привлекаяизлишнего внимания… И черт с ними. Вряд ли они побегут вон в то симпатичноедвухэтажное зданьице, милицейскую резиденцию, жаловаться, что их, болезных,покалечил без всякого повода злой бандюга. Скорее уж постараются доложитьсятому, кто их послал…

А вот вам и еще ниточка! За ними ж можно последить…

Увы, Смолин был один-одинешенек и не мог разорваться – апарк даже в нынешнем своем виде был чертовски обширен, так что парни имелимассу возможностей убраться оттуда, так и не попавшись ему на глаза. Ондобросовестно просидел в машине еще полчаса, но незадачливых налетчиков так ине увидел.

В конце концов плюнул, включил зажигание и принялся медленновыруливать на улицу.

Глава7 АХ, ВЕРНИСАЖ, АХ, ВЕРНИСАЖ…

Сделав энергичный протестующий жест, Смолин решительносказал:

– И не уговаривай, я за рулем… Газировочку, пожалуй,выпью…

– Стареешь? – усмехнулся Равиль.

– А то ты – нет, – хмыкнул Смолин.

– Я имею в виду, правила соблюдаешь скрупулезно…

– Пожалуй, – сказал Смолин. – Пожалуй что,признак маячащей на горизонте старости – это как раз возросшая тяга ксоблюдению правил и законов… Твое здоровье!

Он чокнулся кружкой со швепсом с Равилевой чарочкой сконьячком, и они выпили каждый свое. Посидели, помолчали. Потом Смолин,мечтательно закатив глаза, продекламировал:

– Вот именно, старость… А помнишь, Верещагин, как тыменя по барханам гонял?

– Да ну, не преувеличивай, Абдулла, – в тон емуусмехнулся Равиль. – Какие погони в те детские времена… Ты ко мне сампришел…

– По повесточке, – уточнил Смолин, ухмыляясь.

– Какая разница? Не было ни погонь, ни перестрелок. Сампришел…

– Ага. И ты меня посадил.

– А чего же ты хотел, братец? – серьезно сказалРавиль. – Была конкретная статья и конкретные деяния, под нее как нельзялучше подпадающие…

– Но сейчас-то про эти статьи смешно и вспомнить…

– Но тогда-то они были, Вася… Ты их нарушил, я тебяпосадил. Диалектика природы. Сейчас, конечно, можешь позлорадствовать надментом, проигравшим по большому счету… Злорадствуешь?

– Верь, не верь – ни капельки, – сказалСмолин. – Просто порой обидно, что мы с тобой зря угробили столько времении нервов. Оказалось ведь – зря…

– А я вот не считаю, что – зря, – упрямо сказалРавиль.

Бог ты мой, ровнехонько тридцать лет прошло с тех пор, какВася Смолин сидел перед своим ровесником с комсомольским значочком, крайненеприязненно на него взиравшим. Правильным комсомольцем был товарищ лейтенантЛатыпов, убежденным… и ментом, между прочим, правильным, не дешевым и непакостным. Лично к нему Смолин никогда ни малейшей неприязни не испытывал. Воттолько с тех пор много воды утекло, бывший комсомолец выше подполковника невскарабкался и был, по достоверным слухам, с превеликой радостью выпихнут напенсию, едва выслужил положенный стаж, как раз оттого, что плохо вписывался вновые веяния. И раздался, и полысел малость, и пашет себе в своем невеликомохранном агентстве, звезд с неба не хватая и капиталов не накопивши. Не богвесть что. По большому счету, подумал Смолин, это не я выиграл, а мы обапроиграли, пожалуй Равиль, конечно, испытал нечто напоминающее крах идеалов –ведь многие статьи УК, за соблюдением коих он следил ревностно, прахомулетучились, а разве это не проигрыш? Но и я, раб божий, обшитый кожей, не могуособыми триумфами похвастаться. Пашу себе помаленечку, законы нарушая умеренно,не попадаясь более, а разве это победа? Это все как-то по-другому называется,то, что с нами обоими произошло…

– Что загрустил? – спросил Равиль.

– Да так, – сказал Смолин. – Вспомнил, какиемы были молодые и дурные… У тебя жена-дети как, все нормально?